— «Как вам сказать? Мне кажется, все на земле должно измениться мало-помалу и уже меняется на наших глазах. Через двести-триста, наконец тысячу лет — дело не в сроке — настанет новая, счастливая жизнь. Участвовать в этой жизни мы не будем, конечно, но мы для нее живем теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим ее — и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье».
— «Смейтесь! Не то что через двести или триста, но и через миллион лет жизнь останется такою же, как и была; она не меняется, останется постоянною, следуя своим собственным законам, до которых вам нет дела или по крайней мере которых вы никогда не узнаете. Перелетные птицы, журавли например, летят и летят, и какие бы мысли, высокие или малые, ни бродили в их головах, все же будут лететь и не знать — зачем и куда. Они летят и будут лететь, какие бы философы ни завелись среди них, и пускай философствуют как хотят, лишь бы летели…»
— «Мне кажется, человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста, пуста… Жить и не знать, для чего журавли летят, для чего дети родятся, для чего звезды на небе… Или знать, для чего живешь, или же все пустяки, трын-трава…»
— «Какие пустяки, какие глупые мелочи иногда приобретают в жизни значение вдруг, ни с того ни с сего. По-прежнему смеешься над ними, считаешь пустяками или все же идешь и чувствуешь, что у тебя нет сил остановиться. О, не будем говорить об этом! Мне весело. Я точно первый раз в жизни вижу эти ели, клены, березы, и все смотрят на меня с любопытством и ждут. Какие красивые деревья и, в сущности, какая должна быть около них красивая жизнь!»
— «Прежде человечество было занято войнами, заполняя все свое существование походами, набегами, победами, теперь же все это отжило, оставив после себя громадное пустое место, которое пока нечем заполнить; человечество страстно ищет и, конечно, найдет. Ах, только бы поскорее!»
— «Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить! О боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь… Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем…»
— «Все равно! Все равно!» — говорит Чебутыкин. А вот мне — это уже я говорю — не все равно. У меня в пятке колючки. Помнишь, я наступил на морского ежа?
— И правда, как мы раньше не вспомнили об этом?!
— За разговорами вылетело из головы. Да и пятка беспокоила не очень, а вот теперь разболелась.
— Я позвоню администратору, — сказал следователь. — Так оставлять нельзя! Кажется, у меня есть булавка. А ну-ка, посмотрим… О, даже две, вот в лацкане. Еще бы кое-что достать…
Дежурный в трубке удивленно спросил:
— Вам опять нужны книги? Уже все прочли?!
— Нет, книги нам не нужны, — объяснил следователь. — Нам нужно немного оливкового масла, ваты и… все. Что случилось? Да наступили на морского ежа.
На этот раз в дверь постучал другой служитель «Большой национальной». Молодой парень с припухшими от сна глазами.
— Ты один не справишься, — сказал следователь и, закрыв дверь за парнем, повернул ключ на два оборота.
— Ты что, сам будешь доставать колючки?
— А почему бы и нет? Снимай правый ботинок. И носок тоже.
— Именно эти слова сказал мне вчера ваш шеф.
— Сейчас меня не интересует, что тебе сказал шеф… Подожди, сначала я зажгу спичку и прокалю булавку.
Парень сел на кровать, снял правый ботинок и носок.
— Вот увидишь, я сейчас по одной вытащу все колючки. Только поверни лампу, а то свет бьет в глаза.
Близилось утро. Мы молчали. О чем еще говорить? Мы переговорили уже обо всем на свете. Кроме того, сказались усталость и бессонная ночь.
Мы то слонялись по комнате, то стояли у окна.
— Духота здесь, — сказал я и распахнул окно.
— Я тоже хотел это предложить, но не решался.
— Почему? Нужно было сказать. Мы здесь одурели от духоты, а я до сих пор не догадался открыть окно!
— Моросит! — заметил парень, высунув руку в окно.
— Правда? Значит, прогноз Менеджера оправдался. Ну, теперь это надолго…
— Да уж наверняка… Слушай, который час? Мои часы остановились.
— Без двадцати пять.
— Скоро появится Менеджер.
— Раньше пяти его нечего ждать. Но так или иначе, скоро мы опять будем втроем.
Мы обменялись еще несколькими ничего не значащими репликами, потом я захотел в туалет. Закрыл окно и велел парню встать у входа в туалет.