— Гм… Негусто… А Бурый?
— Еще разговаривает.
— Хорошо, идем. Мы освобождаем вас от работы, — обратился он к пани Уенской. — Прошу вас никуда из дома не выходить. Считайте, что это запрет. В случае необходимости бюллетень будет продлен. Но из дома ни на шаг, пока я не разрешу.
— Они спустились вниз, майор отыскал сержанта и отдал ему распоряжения, а потом вместе с поручиком сел в ожидавшую их «варшаву».
— Приехали за тахтой, а завтра обнаружим ее труп, — с горечью заметил Герсон, когда машина свернула на Ягеллонскую, — хорошо, если не расчлененный…
— Похоже, она прихватила их добычу. Как ей это удалось, черт его знает, но выходит так: мы преследуем их, а они ее…
— Да еще тот тип, — добавил Герсон.
— Ах, тот, с пальто! Что-то в этом кроется, но что? Пожалуй, Стефан, следует заняться им…
— После этого похищения мне все представляется в несколько ином свете, — вздохнул поручик, — бывают ситуации, когда лучше быть подчиненным, чем начальником…
— Нечего умничать! — произнес со злостью Выдма, а потом добавил уже спокойнее: — Да, видно, придется давать объяснения…
Сознание возвращалось медленно, страшно мутило. Ей казалось, что вот-вот ее вывернет наизнанку. Голова раскалывалась от боли, будто кто-то сжал ее железным обручем. Она попыталась сесть и застонала, но подняться не смогла, так как руки и ноги были связаны.
Она лежала на железной кровати, на сеннике, покрытом каким-то выцветшим одеялом. Опустив на пол связанные ноги, она села, но встать не смогла: конец веревки, которой ее связали, был прикреплен к металлическим прутьям кровати. Тряхнув головой, Анка откинула волосы, спадавшие на лицо. И опять вскрикнула от боли. Постепенно она совсем пришла в себя. Осмотревшись по сторонам, поняла, что лежит в небольшой грязной комнате, под потолком горит лампочка без абажура. Возле кровати стоит табурет, у одной из стен — стол и колченогий стул. Решетки на окне нет, но зато снаружи оно прикрыто ставнями. В открытую дверь виднелась темная пустая комната.
Она опять застонала, когда чуть шевельнула головой. Боль постепенно утихала, но тошнота не проходила. На трухлявом сеннике со сбитой соломой сидеть было неудобно, а передвинуться она не могла, не пускала веревка. Анка сидела в неудобной позе, опустив голову, и пыталась вспомнить, что произошло.
Неожиданно из темноты долетели до нее слова.
— Ну как? Пришла в себя? — Скрипучий старческий голос спрашивал ее безучастно, но и без явной враждебности.
Она вскинула голову от неожиданности — чей же это голос отозвался в зияющей черноте двери?
— Кто там? Кто вы? — спросила она со страхом.
— Не задавай глупых вопросов. — На сей раз ответ прозвучал резко. — Говорить можешь?
— Могу… но, — простонала она, — почему вы не войдете сюда? Почему меня связали?
— Так надо. Надеюсь, у тебя хватит ума понять; не советую просить, чтобы я вошел. Если это случится, ты должна будешь умереть.
— Почему? Что вам от меня надо?
— Отдай деньги, которые взяла у Виктора.
— Не брала я у него!
— Он сам тебе дал? Возможно. Только интересно, почему же ты его не ждала у него на квартире, как он тебе велел. Из-за этого он и погиб.
— Ни о каких деньгах ничего не знаю!
На какое-то время в темной комнате все затихло. Потом опять раздался голос:
— Значит, так… Я ожидал этого. Виктор пошел тем же путем, только потом ему пришлось признаться. Думаю, и ты так поступишь.
Она помолчала какое-то время, потом спросила:
— Значит, вы убили Виктора?
— Да, мы. Он обобрал своих дружков и пытался выкрутиться. Говорил вначале то же самое, что и ты, будто ничего не знает. А когда его прижали, заговорил, сказал, что деньги отдал тебе.
— Это неправда…
— Повторяю, ты делаешь ту же ошибку, что и твой Яблочко. На него нашли управу и с тобой справимся.
Мужчина говорил чересчур спокойно, будто главное для него — как можно точнее выяснить обстоятельства дела.
— Говорю вам, не брала я деньги!
— Ты глупее, чем я думал, Значит, хочешь расстаться с жизнью из-за этих денег… — до нее донесся короткий, скрипучий смешок. — Ведь тебе не удастся пустить их в дело.
— Что вы со мной собираетесь делать?
— Вариантов у нас много. Виктору мы развязали язык с помощью раскаленного уголька, а для тебя, пожалуй, достаточно лезвия.
— Вы не сделаете этого! — Голос у нее задрожал от страха.
— А почему бы и нет, если ты упираешься? Пройдусь по твоей физиономии разочек-другой, сразу помягчаешь. А ежели будешь молчать, то придется разукрасить твою смазливую мордашку…