Майор Дашку рассмеялся:
— Потрясающий дед. Один он догадался, где вы прячетесь.
— Тем временем, — продолжал Василе Драгу, — мы с Димком много беседовали. Он рассказал мне свою жизнь, свои злоключения. Родился в семье подонков на окраине. Пьяницы, сутенеры, воры… — Силе засмотрелся на узоры ковра. — Кем могло стать дитя алкоголиков, потерявших человеческий облик, понятия о воспитании не имевших? Долгие годы жизни настороже развили в нем инстинкт опасности, а побои в исправительной колонии и «мастеров», у которых он ходил в учениках, извратили саму его природу. Этот человек способен вынести невообразимую физическую боль, испытывая наслаждение.
— Наслаждение? — переспросил удивленный генерал.
— Трудно себе представить, но это факт. Я не сомневаюсь, что само гестапо не вырвало бы у него тайны. — Силе вздохнул: — Несчастный… Дикий зверь, способный в любой момент обнажить клыки. Золото совершенно затмевает его рассудок. Он пытался задушить госпожу Александру Анджелеску, нашу хозяйку, заподозрив, что она прячет в матрасе драгоценности; в меня чуть было нож не воткнул из-за перстня…
Дежурная внесла поднос с чашками кофе. Капитан Василе Драгу дождался ее ухода и продолжал:
— Одним из этапов, долженствовавших показать, что на территории страны укрыться нам не удастся, был визит к профессору Алеку Истрате. По подсказке майора Дашку бывший мой соученик по гимназии импровизировал потрясающие подробности своего брака — «стукач» должен быть обременен всеми грехами на свете… Так мы незаметно вошли в намеченное русло, но тут Димок усложнил дело. Выкрав свадебные деньги, он поставил меня в нелегкое положение. Я решил оставаться и дальше «дурой», притворился, что не заметил кражи.
На нашем пути появился Жикэ Оанча, он же Восемь Жизней. Счастливый случай. Мошенник встретился нам еще дважды, под конец согласился доставить нас на своей лодке за рубеж.
— А если бы не случай? — поинтересовался генерал.
— Подключился бы «кладовщик Бурда». Мы с самого начала условились, что «двоюродный брат» предложит мне нелегально перейти границу, — Силе опустил глаза. — Единственным отступлением от программы было свидание с девочкой в парке Чишмиджиу. Я ее не видел почти два месяца…
Генерал улыбнулся.
— К счастью, все обошлось… — вставил Дашку.
— По этому случаю я впервые «узнал» о краже долларов. Подобное вызовет чей угодно интерес, и, конечно, я потребовал подробностей. Он мне их сообщил, разумеется в своем варианте, внимательно следя за моей реакцией. Я ему снова предложил расстаться, и, к моему удивлению, он согласился.
Василе Драгу, улыбаясь, взял сигарету.
— Я был уверен, что спектакль закончился ничем, что вор разгадал ловушку. И продолжал шляться по кварталу.
— Челнок следил за тобой с приличного расстояния, — вмешался майор. — Он подошел к тебе, лишь убедившись, что тебя не интересует, куда он направится.
— Итак, истина продолжала оставаться для Челнока тайной за семью печатями. Напряжение нарастало, Дашку и его люди сужали кольцо, мы их чувствовали все ближе и ближе, на хатах вора гнали в шею. Он сам предложил податься на побережье. Иностранцы, курортники и летняя экстравагантность местных жителей благоприятствовали нам. Челнок знал, что милиция будет рассуждать примерно так же, но делал ставку на многолюдье. Из-за плохой погоды народу оказалось не так уж много. Если в Бухаресте мы чувствовали на затылках дыхание преследователей, то в Констанце видели их воочию. Достаточно было скосить глаза вбок. К тому же вор по собственному желанию или вынужденным обстоятельствам сводил старые счеты. И снова вмешался случай. Выпрыгнув в окно. Челнок вывихнул ногу. При таких обстоятельствах легкий выход из окружения мог возобновить его подозрения. Поэтому силы, привлеченные милицией к операции, должны были соответствовать ставке. Ему следовало видеть на каждом углу по крайней мере по милиционеру, чтобы убедиться в невозможности спасения. Идея угнать машину была неплохой, но, как он сам рассудил, далеко уйти на ней мы не могли. В самом деле, несколько машин нас вскоре догнали. Пришлось мне тащить его на себе…
Брови капитана выгнулись. Он допил кофе и долго рассматривал осадок на дне чашки.
— Это был труднейший в моей жизни марафон. Был момент, когда я потерял самоконтроль. — Он улыбнулся: — Единственное неуместное слово, и вор перерезал бы мне глотку.