Невольно я задерживаю взгляд на своих ручищах, которые, как магнит, притягивают к себе насмешки некоторых моих коллег (завистники!) на тренировках в тире: «Держит пистолет не пальцами, а поленьями!» Да, пожалуй. Зато они никогда не дрожали, разве что в те минуты, когда касались волос или плеч Адрианы… Но теперь вопрос о волосах и плечах не стоит, теперь на повестке дня наручники, которыми надо украсить запястья одиозного преступника. Так что дрожать им нет причины!
Последнюю фразу я произношу чуть ли не вслух, хватаю рюмку и опрокидываю ее… на скатерть.
Рассчитываюсь: два коньяка — один внутрь, другой на скатерть, минеральная и, поскольку совершенно не было аппетита, яичница из трех яиц и порция пражской ветчины. Закуриваю, поднимаюсь и иду к остановке, отсюда уже совсем близко до Вама-Веке. По дороге решаю поймать такси. Не поймаю — тогда уж автобусом. И все равно никто меня не заставит купить машину, дудки.
Красненький «фиат-850», старый и пыльный, стоит, похоже, несколько дней без движения на деревенском дворике. Хоти машина приткнулась под деревом, но даже издалека чувствуется, что она раскалена как печка. В качестве компенсации прохладой веет от мокрого белья, которое женщина средних лет развешивает на веревке.
— Скажите, пожалуйста, доктор Паул Чернеску не у вас живет?
У нас, у нас, это его машина. И рубашки тоже его. Он попросил постирать перед отъездом, я и постирала.
— Он уезжает? Когда же?
— Вроде, сказал, послезавтра. Или двадцатого, так вроде. Послепослезавтра.
Значит, первоначальный уговор остался в силе.
— Он сейчас на пляже, нет?
— На пляже, на пляже! С утра пораньше ушли с Мирчей и Виорикой. День-деньской на солнышке жарятся. Вы давно его не видели?
— Да я его никогда не видел. Просто меня просили ему кое-что передать…
— Вы его не признаете, такой он черный, вот как это. — И она показывает мне на коричневую рубашку, которую цепляет к веревке прищепками.
Я не понимаю, как можно признать или не признать того, кого никогда не видел. Нет, эта женщина не эталон логического мышления.
— Когда он обычно приходит с пляжа?
— Поздно они приходят, к вечеру.
Мирча, о котором она упомянула, — это, конечно, молодой художник Мирча Рошу из Адрианиной компании. Но вот кто такая Виорика? Первый раз слышу. Пытаюсь выяснить у своей собеседницы, которая щедро сыплет словами, при этом ни на секунду не прерывая манипуляций с бельем и не приглашая меня войти. Разговариваем через забор, к удовольствию старого пса во дворе и трех пацанят, стоящих поодаль в уличной пыли.
— Ну, Виорика, которая внучка деда Селима, у него Мирча и живет. Девка в соку, только…
Некое подобие улыбки появляется на ее лице, и, к моему изумлению, она на несколько секунд смолкает. Бывают моменты, когда надо понимать человека без слов.
Что-то не так с девушкой Виорикой.
— А, это такая с белыми волосами? — Я рискую пойти «от противного», полагая, что внучка деда Селима какой-какой, только блондинкой быть не может. Однако я попал в точку.
— С белыми, с белыми, вот как это!
Всегда-то у нее под руками цвет, необходимый для иллюстрации.