* * *
У швейцарского детектива, сегодня достаточно популярного в мире, своего «классического» периода не было. Он начинается с Фридриха Глаузера (1896—1938) — писателя, который пришел к детективу в то время, когда под пером его предшественников и современников, прежде всего Сименона, Чандлера и Хэмметта, привычный роман–кроссворд стал обогащаться социально–психологическим содержанием, впитывать в себя общественный климат, затрагивать глубокие и сложные связи между индивидуальной и социальной психологией.
Глаузер легко и естественно вписался в этот процесс. У него есть слова о том, что «действие детективного романа легко пересказать на полутора страничках. Остальное — сто девяносто восемь машинописных листов — начинка. И все дело в том, как с этой начинкой обойтись». В качестве «начинки» Глаузер использовал собственную жизнь. Это был смелый, новаторский шаг: ведь использование автобиографического материала в детективе столь же редко, сколь оно обычно в других разновидностях романа. Как правило, жизнь писателя–детективщика интересует читателя куда меньше, чем его ремесло (если, разумеется, он сам не выступал в роли сыщика, как Д. Хэмметт, повышавший свою квалификацию у знаменитого Н. Пинкертона). Конечно, с социальным опытом автора, так или иначе воплощенным в детективе, мы сталкивались и раньше — достаточно сослаться на описание жизни среднего класса у Жоржа Сименона или у Агаты Кристи. Но у Глаузера этот опыт выступает непосредственнее, резче, тенденциознее. Его жизнь являет собой цепь нескончаемых злоключений и выглядит кошмаром на фоне традиционного швейцарского благополучия. Рано порвавший со своим окружением (он родился в состоятельной буржуазной семье), Глаузер упрямо, невзирая на жестокие удары судьбы, шел против течения, разоблачая расхожие социальные мифы, показывая неприглядные стороны «либерального рая». В написанной им незадолго до смерти сверхлапидарной автобиографии мелькают, сменяя друг друга, названия приютов, интернатов, лечебниц и других «закрытых» заведений, куда его раз за разом упрятывали власть имущие за «неподчинение порядку». «Перевоспитывался» он не без помощи жестокого, но в педагогическом отношении совершенно беспомощного отца и в Иностранном легионе, в маленьком французском форту, затерянном в песках марокканской пустыни. Потом был мойщиком посуды в Париже, шахтером в Бельгии, чернорабочим в садово–огородных питомниках Швейцарии. И, само собой, писателем, «свободным художником», так и не добившимся признания при жизни.
Фридрих Глаузер был кем угодно, только не социальным отщепенцем, не бродягой по призванию. Он хотел быть полезным людям, хотел делать работу, к которой чувствовал душевную склонность. Но лишенное внутренней динамики общество, высокомерно отворачиваясь от всего, что говорило о боли, страдании, смерти, упорно выталкивало его на периферию существования. Глаузер же с не меньшим упорством отстаивал свою концепцию искусства, выстроенную на фундаменте сострадания и соучастия, полагая, что без них немыслимы полнота и целостность бытия. Свою «болезненную тягу к катастрофам», к житейским срывам он объяснял желанием преодолеть однообразие и односторонность сытого, безбедного существования. «Я ищу страдания, ищу, само собой, неосознанно, какая–то частичка моего «я» нуждается в нем, — писал он, признаваясь, что «катастрофы» странным образом его успокаивали, избавляли от чувства смутной вины. — Только благодаря страданию я снова прихожу в тесное соприкосновение с жизнью, это моя внутренняя потребность». [Glauser F. Dada, Ascona und andere Erinnerungen. Zurich, 1976. S. 95.]
Что побудило Глаузера, художника, проявлявшего неподдельный интерес к бессознательному, к глубинам души и ее таинственной диалектике, обратиться к детективному жанру? Причин можно назвать несколько, но первая и важнейшая — желание найти своего читателя, свою аудиторию. В начале творческого пути у Глаузера, автора автобиографического романа об Иностранном легионе и ряда психологически точных и тонких рассказов–зарисовок, такой аудитории не было. Ее надо было завоевать, но не потакая невзыскательным вкусам, а, наоборот, поднимая малоподготовленного читателя до уровня большой литературы. Поэтому в своих литературно–критических работах Глаузер требует глубокого проникновения в жизнь не только от «серьезного» романа, но и от его «младшего брата» — детектива, за которым признается право не только развлекать, но и воспитывать читателя, «популяризировать разумные идеи». «Наша обязанность — с помощью отпущенных нам скромных сил и средств заставить читателя задуматься, осмыслить прочитанное, — пишет он. — Поверьте, стоит разочаровать тех, кто, прочитав первые десять страниц, тут же заглядывает в конец книги, чтобы узнать, кто преступник…» [Glauser F. Dada, Ascona und andere Erinnerungen. S. 161.]