– Все, батюшка, – Фролка отвечает и…
И опять он на знакомой дороге лесной, пути с ярмарки в деревню. Нет ни старичка, ни поляны заповеданной… В какую сторону в лес тогда шел – невестно.
Лошаденка его, стара-тоща, только в темноте как жемчужина речная белеет, травку возле телег Фролкиных щиплет.
Кинулся Фролка к лошаденке. Плачет, ревмя ревет, морду ей целует, на колена встает, прощенья просит. Хлеб ей – невиданное дело! – свой отдал.
– Жемчужинка, – говорит, – не шкапа ты.
Утрецом под узды вел ее, жалеючи. На лужах тройку раз даже сам в хомут впрягался, увязшие телеги из глины вытаскивал.
Кафтан свой щегольской изгваздал, изорвал, а кошель, кошель-то, думал, выронил в прореху где-то… Но плюнул и рукою махнул.
А дома нашел. Нашел и мужикам нашим вдруг в оплату деньги из него раздал. И в деревню мужику-покупателю тому часть отослал, с мешком муки, с гостинчиками детям.
И нам, старухам, к ключу вечор, сметаны-творога принес.
Другим стал Фролка. К людям, к добру своему, к душе своей. Другим стал…
Был Фролка, будет ныне Фрол да Степанович.
– …Потому по-другому с вас спрашивать буду, ежели опять озорничать у него будете, – грозит внукам Бабушка Анея, но спят-сопят на печи давно.
Тихо по избе.
Сыплет снег снаружи, ветер гонит над настом поземку, легкую будто паутинка.
Плишка-кот возвращается из подпола на теплое место обратно – крадется, медленно-медленно. Мало ли снова какой валенок упадет!
Дремлет Бабушка Анея, склонившись к стене, теплой еще от печки. Ровно горит на подоконнике пред ней огонек свечной, только изредка трепещет от незримого чего-то.
Не придет сегодня никто. Тогда, верно, завтра придут…
– Бабушка Анея, – слышит сквозь сон она тихий детский шепот, – а Бабушка Анея?
– Ах ты боже мой! – всплескивает руками, проснувшись, Бабушка Анея. – Чего ж не спишь ты?
Перед ней стоит младшенький из внуков, смотрит распахнутыми глазками, а на руках у него довольно мурчит… Ох, как ни тих был серо-белый Плишка – поймали-таки на полпути.
– Бабушка, – шепчет внук, – а я Плишку за хвост таскал, съест ли меня коркодил-зверь?.. – И гладит кота по лобастой голове. – Я делать так ему не буду, друг он мой.
Помолчав, Бабушка Анея накидывает шаль на внука с Плишкой, обнимает за плечики, укладывает на лавку подле себя – а хотела ж на печь отослать!.. Развязалось у нее что-то давешнее в груди, упало, разбилось вдребезги. Такое же бывает, когда видишь слабенький росток из просышка, положенного в пашню… И понял ведь все!
– Ну раз сказал… И раз не будешь, – шепчет она так, чтобы слышал только он, младшенький, – то не съест. А раз друг – то заступится, скажет Плишка-котофей слово за тебя. Спи, спи, понятливый.
Засыпает уже на лавке под шалью младший, Плишка рядом рокочет на всю избу. Но вскидывается тут и опять спрашивает:
– Кто это был в лесу, Бабушка Анея?
– Кто то был? – задумывается Бабушка Анея и вглядывается в красный угол с иконами. – А Никола-угодник, батюшка, и был.
И немного погодя, вздохнув, задувает свечу…
Тихо по избе.
Скоро заре заниматься – белой, цвета молока. Придет новый день, придет и следующая сказка.
Екатерина Васильева. «Алель»
Жила-была девочка. Звали ее Алель. Девочка как девочка, ничего такого.
Алель прилежно училась, всегда слушалась маму, а ее белые гольфы и белый передник всегда оставались белыми, потому что Алель была очень аккуратной. В общем, типичная отличница, ничего такого.
Только вот она никогда не улыбалась.
Все были уверены: это потому, что Алель очень серьезная и даже не думает о всяких глупостях, которые так часто заставляют несерьезных людей без причины улыбаться.
И никто не знал, что Алель не улыбается из-за страха.
Ну, страх и страх – ничего такого, все же чего-то боятся. Но Алель не просто чего-то боялась – Страх жил внутри нее.
Алель не знала, когда Страх поселился в ней. Кажется, он был там всегда и чувствовал себя как дома, по-хозяйски. Иногда он прятался или спал – и тогда не показывался вовсе. Но чаще всего Страх был начеку – большой, черной, крутящейся и уходящей куда-то вглубь ее груди воронкой.
По ночам Алель смотрела в темноту за окном и думала, что Страх и ночь очень похожи. В сказках, которые рассказывала ей бабушка, всякие чудовища приходили всегда из темных мест: пещер, колодцев… Может, и Страх пришел из темноты – темноты ночи? Ведь иначе чем чудовищем его нельзя было считать.
Страх заставлял ее тревожиться обо всем на свете, хотя если бы кто-нибудь спросил, о чем именно, она не смогла бы точно ответить.
Алель очень-очень старалась не бояться и очень-очень старалась, чтобы никто не заметил, что она боится. А когда очень-очень стараешься, на это уходят все силы. И на улыбки и радость уже ничего не остается.