— Что?
— Ты убиваешь свой стакан с водой.
Опускаю взгляд — в руках мятый пластиковый стакан, воды в нем уже почти нет. Когда я успел его схватить?
Ставлю стакан на стол, вытираю капли, прячу руки на колени — туда, где они не выдают меня.
— Ну что, — она меняет позу и внимательно смотрит. Такая уверенная, а я, взрослый мужик, сижу, как школьник. — Чем ты любишь заниматься?
— Кроме как мучить стаканы?
Она улыбается, и на верхней губе мелькает маленькая веснушка. Как я её раньше не заметил?
— Да, кроме этого.
Отвожу взгляд, чтобы хоть как-то собраться.
— Ну… астрономия мне нравится.
Достаточно размытый ответ.
Линди кивает, будто это вполне приемлемо, потом хватает салфетку и начинает рвать её на мелкие кусочки.
Неужели она тоже нервничает?
— А ты? Что любишь делать? — спрашиваю, сам не замечая, как перехожу ту грань, где Линди была просто одной из миллионов женщин в мире, к женщине, которую мне действительно хочется узнать поближе.
Она отрывает ещё кусочек салфетки:
— О, знаешь, залипать в реалити-шоу и есть углеводы.
Ну всё. Она явно не безглютеновая, безлактозная, соевая веганша, как Софи. Очко в пользу Линди.
Хотя нет. Это ведь не соревнование. Я ведь не встречаюсь ни с той, ни с другой. Да и не хочу. Подыскиваю взглядом что-то на столе, чтобы отвлечь мысли от опасных тем.
Приносят еду, и мы едим в молчании пару минут. Крю хватает картошку, снова мчится к горке. Он так и бегает туда-сюда, клюёт еду, как птенец, не задерживаясь дольше, чем на пару укусов.
— Раз уж мы друзья, ужинаем вместе, стоит узнать друг друга получше, — говорит Линди.
Она правда это имеет в виду?
Обычно никто не хочет знать меня ближе. Мои свидания никогда не перерастают во вторые — и не только потому, что я держусь подальше от отношений. Женщины не любят таких угрюмых типов, как я.
Но вопреки здравому смыслу, мне хочется узнать о Линди всё. От любимого цвета до того, почему она больше не с отцом Крю. Не для того, чтобы влюбиться. Просто чтобы понять её.
— Ладно, — соглашаюсь.
— Я скажу десять фактов о себе, а потом ты о себе. Итак… — она морщит нос так же, как Крю раньше. И выглядит это на ней не менее очаровательно.
Она на секунду задерживается, чтобы найти взглядом сына, и я делаю то же самое.
— Первое, — говорит она, а я прочищаю горло, пытаясь переключить внимание обратно на неё. — Больше всего меня раздражает, когда люди пялятся и осуждают, потому что мой ребёнок орёт в магазине. Я знаю, что не идеальная мать, но Крю не первый, кто устраивает истерики на полу у кассы.
Я перестаю жевать, потом глотаю, но еда застревает в горле, и мне приходится запить. Я ведь тогда тоже смотрел? Может, секунду-другую. Но уж точно не осуждал. И никогда бы не стал. Дети — сложнее, чем собрать винтовку вслепую одной рукой.
— Я так и не закончила колледж, но всегда хотела. Ненавижу велосипеды. Они — машины смерти. Ненавижу…
Я поднимаю руку.
— Подожди. А велосипеды-то чем провинились?
Её глаза распахиваются, она моргает несколько раз.
— Ты что, никогда не падал с велосипеда?
— Падал. Все падали. По-моему, в этом и суть. Нельзя преуспеть, пока не ошибёшься.
— Только я никогда не преуспела, — отвечает она. — Каждый раз, как сажусь, либо падаю, либо врезаюсь во что-то, либо кого-то сбиваю.
Сдерживаю усмешку.
— Может, это проблема с равновесием?
Она сужает глаза.
— Отстань. Я прирождённый балансировщик.
— Такого не бывает.
— Бывает, если я так сказала, — и запускает в меня картошкой.
Смех вырывается прежде, чем успеваю его сдержать. Чёрт, как же это приятно. Её глаза загораются, и внутри меня что-то откликается. Что-то давно забытое.
Она зажимает лицо рукой.
— Боже. Не верю, что только что так сделала. Я слишком долго с Крю.
— Всё нормально. Это было мило, — вырывается у меня, и я сам замираю от своих слов. Она тоже.
Линди опускает голову, кусает бургер. Я тоже отвожу взгляд.
— У меня лавка на Etsy, и я работаю онлайн. Ещё ненавижу насекомых. Не понимаю, зачем они вообще нужны. Особенно пауки — им точно не место на планете, — она снова включается в игру, перечисляет ещё пару фактов.
Я мог бы слушать её целый день. Мог бы смотреть на её лицо, на светлые глаза и розовые щёки часами. Отгоняю мысли, возвращаясь к игре. К безопасной дружеской игре.
— Я потеряла папу, когда мне было шесть, — вдруг говорит она, и моё тело напрягается.
Потеря — чувство, которое я хорошо знаю.
— Мне жаль, — тихо произношу.