Я пытался. Чёрт, как я пытался. Но ничего не меняется.
Коллинз кладёт ладонь мне на плечо, заглядывает в глаза. Её ярко-зелёные глаза так резко контрастируют с моими. Как так вышло, что вся её лёгкость и свет — в ней, а мне досталась только тьма?
— Тебе не нужно чинить весь мир. В сломанных вещах тоже есть красота.
Я качаю головой и разворачиваюсь прочь. Зачем она всё так усложняет? Я не собираюсь спасать Линди. Она просто… интересная. И только. Я могу ей помочь, не «чиня» её. Мне не нужно спасать всех.
Вдоль шеи пробегает неприятный холодок, я смахиваю его. Она всего лишь моя фальшивая девушка. Я просто поговорю с ней.
Я подхожу и опускаюсь на траву рядом с Линди. Она медленно поднимает голову. Я жду, что она будет раздражена или злиться, но вместо этого она улыбается.
— Привет, парень.
— Как ты? — осторожно спрашиваю.
Её улыбка чуть дрогнула.
— Уже лучше.
Я срываю травинку, решаюсь говорить прямо.
— У моих родителей каждое воскресенье ужин дома. Я знаю, что говорил, будто тебе ничего не придётся делать, кроме как пойти со мной на бал… но я подумал, может быть, ты...
Она вдруг морщится, лицо будто искажается. Я замираю. Думал, она догадается, к чему я клоню.
И тут она чихает.
Глава 23
Линди
Я только что обмочилась.
Уорд позвал меня на семейный ужин, и я, чёрт подери, обмочилась.
Почему я не скрестила ноги? Проклятое материнство, снова напомнило, что я вовсе не супергерой.
— Эм, подожди минутку, — останавливаю его. — Мне... нужно в туалет.
Он хмурится, но я поднимаюсь и, прихрамывая, в максимально быстром, и крайне неловком, темпе направляюсь к туалетам.
— Пусть бы это было совсем чуть-чуть, — шепчу себе.
Какой-то подросток бросает на меня странный взгляд и поспешно уходит с тротуара.
Хорошо. Минус один человек на моём пути.
Я набираю Мэдди, и она отвечает с первого гудка.
— Привет, я уже почти на месте.
— Скажи, пожалуйста, что у тебя в машине есть запасные штаны, — шепчу я.
— Есть мои штаны для йоги. А что случилось?
— Ты прекрасно знаешь что, — шиплю я в трубку. — Встреться со мной в туалете и возьми их, умоляю.
Пять минут спустя я натягиваю леггинсы, рассчитанные, видимо, на худосочную модель, на свои материнские бёдра. Всё выпирает не там, где надо. Но это всё же лучше, чем альтернатива. Немного.
Я выхожу из кабинки, и Мэдди присвистывает.
— Ну ничего себе. Глянь-ка на себя. Формы у тебя что надо.
Я похлопываю по «багажу» на своих бёдрах.
— Что, эти старушки? Так, по акции достались на День благодарения.
— Да перестань. Ты выглядишь сногсшибательно.
Я себя такой не чувствую. Кажется, что кто-то замотал всё сало на моих бёдрах пищевой плёнкой, и теперь это единственное, что бросается в глаза.
— У тебя нет какого-нибудь свитера, чтобы я могла повязать его на бёдра? — кручусь перед зеркалом, тщетно пытаясь найти хоть один удачный ракурс.
Не нахожу.
— Нет. Хватит. — Мэдди расправляет мои плечи, и я смотрю на неё. — Ты красивая. Не прячься.
— Мне кажется, ты неправильно говоришь. Крю называет это «попригожая».
Она закатывает глаза, потом шлёпает меня по пятой точке.
— И так тоже. А теперь можем мы, пожалуйста, уже выйти отсюда? — Она морщится. — Эти бетонные стены давят на меня.
Я усмехаюсь. С самой школы она боится общественных туалетов. Почему — до сих пор загадка.
Когда мы возвращаемся к футбольному полю, я беру себя в руки и иду прямо к Уорду. Пусть видит меня всю, как есть. С неудачными изгибами и прочим. Вот она — я, сильная женщина, которой я пытаюсь быть.
— Привет, — привлекаю его внимание, и он сразу опускает взгляд к моим ногам. У меня сердце падает куда-то к подошвам.
Он хмурится.
— Это новые штаны?
— Ага.
Он всё ещё смотрит озадаченно, и я, вопреки здравому смыслу, решаюсь прояснить ситуацию.
— Я мать. А мамы иногда писаются. Вот что ты получаешь, если зовёшь меня на ужин к своей семье и хочешь встречаться со мной. Даже если всё понарошку. — Все мои карты на столе. Я сломлена, я в разгаре хаоса, а в придачу — с протекающим мочевым пузырём.
Если его это хоть как-то задело, он не показывает.
— Ладно.
— Ладно? — Вот и всё? — Это всё, что ты скажешь после... всего вот этого? — Я машу рукой в сторону своей пятой точки, и его глаза следуют за жестом.
Щёки у него заливаются краской, он откашливается.
— Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать.
— Скажи, что я выгляжу шикарно. Или что отвратительно. — Бурчу я.