Почему оно не отмывается?..
Моё дыхание сбивается, лоб покрывается потом, но кровь остаётся на месте. Меня подташнивает от едва уловимого металлического запаха. Это не так, как было в Ираке… но всё же похоже. Всё ещё преследует меня, терзает память.
Почему я не могу стереть прошлое?
Тонкие пальцы накрывают мои натруженные руки, и я замираю.
— Уорд, — дыхание Линди касается моего уха.
Я поворачиваюсь к ней. Она так близко, что я различаю зелёные крапинки в её глазах и родинку на губе.
— Прости. — Я прочищаю горло и отстраняюсь, опускаясь на колени. — Я не хотел, чтобы он пострадал.
— То, что случилось, не твоя вина.
— Я должен был за ним следить. Я отвечал за то, чтобы с ними ничего не случилось... с ним, — исправляюсь, пытаясь сделать вид, что старое знакомое жжение в голове и сердце — лишь иллюзия. Что его никогда не было.
Её брови хмурятся.
— Ты не хотел, чтобы он пострадал. Ты не можешь винить себя за то, что было вне твоего контроля.
Она понятия не имеет... Слеза скатывается по моей щеке, и я отворачиваюсь, чтобы она не увидела. Встаю и возвращаюсь к раковине. Тряпка выскальзывает из рук и падает в раковину. Я упираюсь в край, руки дрожат. Опускаю голову — и только теперь замечаю кровь, въевшуюся в мою рубашку. Срываю её и бросаю под струю воды. Сжимаю ткань, наполняя раковину красным.
В Кабуле в воде тоже было слишком много красного. Я смотрю, как алый поток уходит в сток, и желудок скручивает. Сердце тяжелеет, будто якорь, тянущий меня ко дну. В то место, где мне и положено быть.
— Уорд, — снова зовёт Линди, перекрывая воду. — Что происходит?
Я зажмуриваюсь.
— Я опять это сделал. Опять подверг кого-то опасности. Подвёл тебя. Прости. — Я всхлипываю.
— Что случилось там? — её голос едва слышен, лоб нахмурен от тревоги.
Она знает.
Всё это время я думал, что прячу своё прошлое от всех. Но даже если они не знали деталей, они знали. Я прятал его только от самого себя. Может, пора выпустить всё наружу.
— Это была моя вина. В Ираке, — голос срывается, я обессиленно опускаюсь на край стойки. Рука невольно тянется к знакомому месту на груди — к цифрам, которые я никогда не забуду. — У меня были сомнительные данные, но я был командиром. Это было моё решение. Я решил действовать.
Я снова всхлипываю, сжимаю переносицу.
— Я повёл команду в засаду.
Её пальцы обхватывают мою руку, отводят её от лица. Линди ничего не говорит, просто крепче сжимает мои пальцы. Я жду, что увижу отвращение в её глазах, но она смотрит на меня так же, как всегда — с заботой. Это даёт мне силы продолжить.
— Четверо моих парней погибли. Две жены остались без мужей. Четверо детей — без отцов. Родители потеряли сыновей. Братья — братьев. Всё из-за меня.
Она молчит. Не пытается заверить меня, что это не моя вина. Слишком много людей уже пытались взять на себя эту роль.
Всё тело опускается под тяжестью дня... под тяжестью последних трёх лет.
Линди тянет меня за руку и ведёт к дивану. Я падаю рядом с ней, благодарный за то, что не остаюсь один со своими мыслями.
— Я был у всех на похоронах, — говорю. — Но не мог вынести той боли, что причинил. Даже имён их не мог произнести... Поэтому набил их номера здесь. — Я касаюсь груди.
Она смотрит на меня своими прекрасными голубыми глазами, обрамлёнными густыми чёрными ресницами.
— Можно?
Я киваю.
Её пальцы легко касаются моей кожи, следуя по каждой цифре, снимая с меня ту боль, что я носил под этой чёрной краской столько лет.
— Это был Дункан, — выдыхаю я имя вслух впервые за шесть лет, и меня пробирает дрожь. — Мы называли его Снежным человеком. У него были самые волосатые ноги, какие я видел в жизни.
Смех вырывается, ненадолго вытаскивая меня из боли.
— А этот? — Линди проводит пальцами по следующему числу.
— Это Скутер, а это Гэвин. Они были кузенами, но полные противоположности. Скутер каждый день заставлял кого-то улыбнуться. Гэвин просто хотел вернуться домой к детям.
Очередная слеза срывается, и я даже не пытаюсь скрыть её. Линди своим загипсованным запястьем стирает её с моего лица.
— Это Бобби, — говорю, когда её пальцы находят последнюю строку. — Он был совсем мальчишкой. Ему едва исполнилось восемнадцать. Он пошёл в армию, чтобы помочь семье.
Голос срывается, я задыхаюсь от эмоций.
— Я должен был понять. Должен был вывести команду, как только почувствовал, что что-то не так. — Я вцепляюсь в подушку, будто она способна вытеснить из памяти тот день.
Линди смотрит на меня. В её глазах нет ни упрёка, ни жалости — только сострадание. Я этого не заслуживаю.