Следующий мужчина в моей жизни, чёрт побери, обязательно должен быть настоящим.
Моя спина готова окончательно согнуться после ещё одного движения щёткой. Я откидываюсь назад, перенося вес на пятки, гипсованную руку укладываю на бедро. Можно ли вообще вывести масло из цемента? Или я впустую третий час драю это пятно?
Достаю телефон и проверяю последнее сообщение от Мэдди.
Мэдди: Крю спит. Завтра утром привезу его к тебе.
Отлично. Я уже еле держу глаза открытыми. Хотя почему-то это не мешает мне переключить вкладку и открыть Facebook. Я набираю имя своей матери — что позволяю себе делать лишь пару раз в год, обычно в особо паршивые дни. Сегодня как раз такой случай. Это единственная связь, что у меня с ней осталась, какая бы жалкая она ни была.
Нажимаю на знакомую иконку.
Не знаю, чего я ожидала, когда её профиль загрузился. Может, публичных извинений передо мной? Или фотографии с подписью о том, как сильно она скучает по давно потерянной дочери.
Я бы приняла даже малейшую крошку.
Но никак не ожидала увидеть, как она держит на руках младенца с подписью: «Дрю наконец-то сделал меня бабушкой.»
Сердце грохочет в ушах, взгляд цепляется за это одно маленькое слово.
Бабушка.
Телефон выскальзывает из пальцев. У неё уже есть внук. Прекрасный внук, её кровь. И она ни разу даже не попыталась увидеть своего другого внука. Она не бабушка.
Глаза жжёт, всё расплывается. Я столько сил потратила, чтобы быть той дочерью, которой она хотела меня видеть. Чуть с ума не сошла, стараясь угнаться за своим сводным братом, снова и снова оказываясь недостаточно хорошей. Но ничего из этого не ранило меня так сильно, как сейчас. Она не мать. Она не бабушка Крю. И никогда не заслужит этого звания.
Гнев разрывает грудь, кровь бьёт в виски горячими толчками. Я хватаю тряпку из ведра и со всей силы бросаю её через всю станцию. Тряпка шлёпается в центр гаража с ленивым всплеском. Плевать. Никто не видит, как я сейчас рыдаю по-настоящему уродливо.
Слёзы льются градом — за годы обиды, за отвержение, за боль, которую я так долго держала в себе.
— Линди?
Я замираю от голоса Уорда, утыкаюсь взглядом в пятно на полу. Пытаюсь сунуть руку в ведро, но тряпка — вон там, посреди комнаты.
— Что ты ещё здесь делаешь? Уже девять вечера.
— Да?.. — упрямо не поднимаю глаз.
— Тебе бы домой, к Крю.
В его голосе столько мягкости, что меня окончательно прорывает. Я поднимаю глаза — опухшие, в слезах, во всей красе.
Его губы приоткрываются, он отступает на шаг:
— Что случилось? С Крю всё в порядке?
Это уже слишком. Он волнуется о моём ребёнке больше, чем моя собственная мать. Я захлёбываюсь всхлипом и снова прячу лицо.
— Линди... — он опускается рядом со мной на пол. — Что происходит?
Я опускаю волосы вперёд, чтобы спрятать лицо.
— Ничего. Всё нормально.
— Поэтому ты драишь пол рукой? — тихо уточняет он.
Я опускаю глаза и убеждаюсь, что он прав.
— Просто... — судорожно ищу оправдание, — испугалась кое-чего.
— Мышь? Тут иногда пробегают.
— Что? — я вскакиваю, заставляя Уорда тоже подняться. Никакой части моего тела нельзя оставаться ближе к полу, если тут бегают мыши.
Я бросаюсь к нему. Если он что-то понимает, вида не подаёт. Я прижимаюсь к его груди, и, как хороший фальшивый парень, он ловит меня, удерживая от падения в мышиный ад.
Хотя моё сердце куда сильнее стучит от того, что я снова прижалась к Уорду. С каждым разом это только лучше.
— Я не люблю мышей, — выдыхаю, глядя ему в глаза.
— Понял, — его дыхание касается моих губ. — Это была ужасная шутка.
Я моргаю.
— Шутка? — опускаю ноги на пол, но крепко держусь за него, как и он за меня. — Это уже вторая подряд.
— Прости. Хотел увидеть твою улыбку, — он смущённо опускает голову.
Мой мрачный фальшивый парень только что пошутил, чтобы меня развеселить? Хочется разрыдаться заново. Но вместо этого я улыбаюсь. Всё, что ему нужно — просто попросить.
— Вот так лучше, — шепчет он. Его рука скользит к моему лицу, пальцем смахивает остатки слёз. — Почему ты плакала?
Я закусываю губу. Если скажу... он увидит, насколько я ничтожна? Насколько я нежеланна?
— Моя… э… мать, можно сказать, отреклась от меня, — взгляд падает на чёрные цифры, выглядывающие из-под его воротника.
— Отреклась?
— Да, — губы дрожат, но я продолжаю. — Когда я забеременела, она сказала, что слишком молода, чтобы быть бабушкой. Что если я настолько глупа, что позволила себе это, то заслуживаю всё, что получила.