Выбрать главу

– А это мы сейчас разберемся. Гром, Калачев, за мной. А ты, Гамалей, позови-ка ко мне в кабинет старшину, – приказал он проходившему мимо срочнику.

В дурдоме

Сначала капитан отчитывал старшину за нарушение дисциплины в воинском коллективе, неисполнение обязанностей и все что могло касаться безответственности. Это удивительная способность говорить часами утомляла всех, кроме самого говорящего. И, казалось, нет хуже наказания, чем стоя выслушивать недовольство капитана. Наконец, очередь дошла и до нас.

– Ну что, Гром, доигрался? Сейчас приедет прокуратура и поедешь ты у нас послужишь в дисбат. А потом вернешься и дослужишь то, что не дослужил здесь. Зато руки не будешь распускать. Как тебе такая перспектива, товарищ рядовой? – язвительно спросил Кулешов, прищуривая свои поросячьи глазки.

– Товарищ капитан, какой дисбат!? Я же вам говорю, что сам поскользнулся.

– Серьезно!?

– ПХД же был. Намыли полы, в кубрике было скользко. Я не устоял на ногах и ударился о дужку кровати.

– Ну а ты, Гром, что в рот воды набрал? Может расскажешь свою интересную версию?

Но Вася не отвечал, а только смотрел в пол. В этот момент ему было наплевать на свою судьбу. Наверное, если бы его повели на плаху, он бы даже не сопротивлялся, покорно слушая приказы конвоя.

– Товарищ, капитан, так он же этот, лютеранин, – сказал я, сам толком не понимания значения этого слова. – У них там в это время надо держать себя сдержанно, стараться ни с кем не разговаривать. Ну, как бы пытаться связаться со Вселенной и обдумывать смысл бытия на Земле.

После этих слов слышно было как давится Гром, а на лице старшины можно было увидеть дергающийся глаз. Все с большим трудом сдерживали смех.

– Ааа, я же забыл Калачев, что ты у нас прямиком из «Аншлага» приехал. Ты не родственник Петросяна случайно? А то знаешь, похожи. Но мы посмотрим в апреле, как вы будете шутить, когда я вас отправлю служить на станцию «Угольная». Вот мы все вместе тогда посмеемся.

Капитан приказал немедленно убираться из его кабинета. Только мы открыли дверь, как он снова подозвал Грома.

– Я, товарищ капитан, – сказал как требует того устав Вася.

– Знаешь, что!? Пришли результаты психологических тестов, и твой показывает, что ты не совсем здоров. Может быть мы тебя, того, в психушку определим? – опять язвительно произнес Кулешов, намекая, наверное, на то, что тоже не обделен чувством юмора.

– Товарищ капитан, а куда дальше-то? – ответил Гром, лицо которого стало живым. – По-моему я и так нахожусь в дурдоме.

После этих слов капитан сказал старшине "чтобы этих двух козлов я в казарме больше не видел. Одними своими рожами они портят мне настроение". Так у нас появился свой собственный распорядок дня. В 4:50 нас будили на уборку снега, в самое сладкое время за час до общего подъема. После завтрака мы со всеми направлялись на учебу, а если необходимо было убирать снег, то первыми в списке стояли мы. Вечером после ужина происходило тоже самое, даже если весь снег уже был убран. В таком случае мы собирали снег вдоль дорог, грузили на тележку и вывозили на какую-то заброшенную территорию.

Евро

Постоянная борьба со снегом. Меня не покидает состояние дежавю. Учеба хоть как-то дает нам передохнуть от этих разгрузочно-погрузочных работ. В учебном корпусе, который находится рядом с КПП, обшарпанные стены украшают плакаты с изображением техники и оружия. Внутри все очень старое, пахнущее древностью, требующее капитального ремонта или полного уничтожения. Я представляю себе как из зенитной установки «Панцирь» вылетают несколько ракет и разносят все до основания, отставляя от этой рухляди только сгустки пыли. А заодно можно пальнуть и по воротам, чтобы мы могли выйти на свободу.

В аудитории моргает лампа, нервно дергаясь, со звуком падающих капель на асфальт. За трибуной преподаватель читает лекцию об эксплуатации шасси МАЗ-543М. Это огромная махина, чьи колеса выше человеческого роста, а полная ее масса составляет порядка 26 тонн. Солдаты слушают, конспектируют – знания понадобятся на экзамене перед выпуском из учебки. Некоторым все равно: они спят или читают, кто-то смотрит в окно и думает о своем. Эти мысли всегда одинаковы – воспоминания о доме и времени свободы.  Передо мной мартовский 74-й выпуск журнала Total Football, помещающийся в солдатском планшете, если его аккуратно сложить вдвое. Он уже настолько затерт, что скоро начнет сыпаться от одного прикосновения. На обложке Йохан Кройф и Ринус Михелс, с которыми я мысленно веду беседу, спрашиваю, как они додумались изобрести тотальный футбол.  А потом мы обсуждаем знаменитый гол Ван Бастена Ринату Дасаеву на Евро-88. Я заступаюсь, и говорю, что залетел «рандом», но голландцы со мной не согласны. Они смеются, хлопают меня по плечу, и добавляют, что в Советском Союзе была хорошая вратарская школа. Но я не успокаиваюсь и припоминаю им Евро-2008, когда Павлюченко, Торбинский и Аршавин заставили Ван дер Сара вынимать три раза мяч из сетки, а Россия в отличие от Голландии прошла в полуфинал. Старина Михелс в свою очередь лопочет что-то о смене поколений и о том, что России повезло с их соотечественником Гусом Хиддинком, прозванным среди русских болельщиков по-родному Иванычем. Именно «Волшебник» стоял тогда у руля национальной команды и, которому под Алуштой поставили памятник в знак благодарности за его успехи.