— Как-никак да, — сказал Гвин.
— Тебе нужны деньги? Для чего?
— Купить десяток паршивых сигарет. Для нее. Чтоб немного перекипела.
— Правда?
— Десяток вонючих сигарет.
— Слушай, — сказал Роджер. — Если больше ничего, я могу одолжить тебе.
— Нет, спасибо.
— Можешь не отдавать. У меня их много.
— Я не сомневался.
— Что с тобой? — спросил Роджер.
— Ничего.
— Слушай, купи и запиши на наш счет в магазине. Хочешь? Никто ничего не заметит.
— Нет, спасибо.
— Меня тошнит от этого разговора!.. — сказал в сердцах Роджер.
Магазин располагался в полумиле от их дома, в передней комнате жилого здания. Комната была тоже обставлена как для жилья. В ней стоял большой стол черного дуба с вырезанными по дереву фигурками цапель, на столе — пустой помидор из пластика, когда-то в нем держали соус, теперь он использовался как украшение. Банки с вареньем возвышались на буфете среди свадебных фотографий; рядом с дедовскими напольными часами стояли две корзины с мукой и сахаром. Потолок в комнате был такой низкий, что для часов пришлось делать отверстие в полу.
Хозяйка магазина, миссис Ричарде, беседовала по-валлийски с миссис Льюис-Джонс.
— …Я этого ожидала, миссис Льюис-Джонс. Я ожидала этого… Никогда еще не было такой жары, как на нынешней неделе… Черный кабан Гарета Пуфа взбесился и удрал в горы, а Гарет ничего не мог поделать… Мой прадед всегда говорил, что животные чуют первыми.
— Это в самом деле так, — отвечала миссис Льюис-Джонс, — они очень чувствительны. Прямо как дети, когда у тех режутся зубы. Мы просто боимся сейчас подойти к нашему старому быку, и овцы такие беспокойные там, на склоне… Мистеру Льюис-Джон су приходится все время чинить ограду. Особенно возле Вороньего Камня.
— Да, это работенка, — сказала миссис Ричарде. — Не позавидуешь.
— Мне две тонко нарезанных булки, — попросила миссис Льюис-Джонс.
— Хлеба еще нет. Почтальон не привез…
— Неужели мы увидим все это в наше время, миссис Ричарде? Подумать только!
— А что, к этому идет?
— Ну да! Мистер Гув приходил вчера вечером и сказывал. Он ходит по всем фермам… Говорит, она на подходе и что будут совы…
— Бедняжки, — сказала миссис Ричарде и покосилась на Роджера и Гвина.
— Можно нам… — начал Роджер.
— Одну минуту, пожалуйста, — сказала миссис Ричарде. Она отрезала кусок масла от бруска, лежащего на подоконнике. — Их будет опять трое, миссис Льюис-Джонс?
— Да. Там еще девочка. Мистер Гув говорит, она сама делает этих сов.
— Нужно перетерпеть, — сказала миссис Ричарде. — Другого выхода нет, не так ли? Город не настолько уж далеко.
— Правильные слова вы говорите, миссис Ричарде. Мне еще пакет мыльных хлопьев.
— Извините, — сказал Роджер, ни слова не понимавший из их разговора, но видевший, что процесс покупки затягивается, — если вы много покупаете, можно нам чуть-чуть муки. Мы очень торопимся.
— Конечно, — сказала миссис Льюис-Джонс. — Вы тот самый молодой человек из дома на берегу?
— Да, — ответил Роджер.
— Очень приятно. А ты Гвин, сын Нэнси?
— Я Гвин.
— Очень приятно. Мы с твоей мамой познакомились, еще когда были совсем девочками. Хорошо проводите здесь каникулы?
— Да, спасибо, — ответил Роджер.
— Это хорошо, — сказала миссис Льюис-Джонс. — В нашей долине приятно отдыхать. Особенно во время каникул.
— Пожалуйста, шесть фунтов муки для дома, миссис Ричарде, — попросил Гвин.
— Сделаем, мальчик, — миссис Ричарде опустила совок в одну из корзин. — Говорите, она скоро появится, миссис Льюис-Джонс?
— Да, — отвечала та. — Бедняжка…
— Если у них столько времени занимает попросить полфунта прогорклого масла и пакет мыла, — сказал Роджер, когда они с Гвином вышли из магазина, — я рад, что не говорю по-валлийски… Боялся, мы проведем там весь остаток дня.
— Они просто беседовали, — возразил Гвин.
— О чем? Ты хоть понял что-нибудь?
— О погоде, кажется.
— Конечно! Женщины… Слушай. — Роджер остановился. — Я же не видел Элисон, когда мы выскочили из дома! Ты тоже?
— Да.
— Надеюсь, она справилась с этими тарелками и никто ее не засек… Непонятная все-таки штука с мышеловкой! Зачем Эли понадобилось сунуть туда несчастную мышь? Если шутки ради, то не получилось. Уж очень неприятное зрелище!
— Никакой шутки, — сказал Гвин. — И Элисон этого не делала.
— Но кто же, кроме нее?
— Это не она. И мышь была еще теплая.
— Ты смеешься? Хотел бы я увидеть сову, которая может вытащить мышь из мышеловки, сжевать, выплюнуть и сунуть остатки обратно.
— Я тоже хотел бы.
— Знаешь, — сказал Роджер, — все же невежливо с их стороны разговаривать при нас по-валлийски. Как бы им понравилось, если бы мы заговорили по-французски?
— Конечно, нехорошо. Вообще нехорошо быть валлийцами и жить у себя в Уэльсе.
— Не выпендривайся, — сказал Роджер. — Я совсем не то имел в виду. Перед тем как мы зашли, я ведь входил первым, они говорили по-английски.
— Ну и чего говорили? — спросил Гвин.
— О какой-то важной особе, которая должна прибыть. Я не ухватил, они сразу переключились на валлийский, как только увидели меня… Какая-нибудь годовщина, может? Не знаешь? Или фестиваль? Что-нибудь в этом роде…
Они уже подходили по аллее к дому, когда увидели Элисон. Та сидела посреди лужайки на деревянном стуле, с книгой в руках.
— Привет, Эли! — сказал Роджер. — Все нормально с тарелками? Спрятала как следует?
Элисон подняла на них глаза, скрытые за темными стеклами солнечных очков.
— С какими тарелками? — спросила она.
8
— Ладно, не шути, Эли, — попросил Роджер.
— Да о чем вы толкуете?
— Ха, — сказал Роджер. — Ха-ха-ха… Теперь ты довольна?
— Вполне, благодарю тебя, Роджер. Элисон снова принялась за чтение.
— Все-таки где тарелки? — спросил Гвин. — Куда ты их дела?
— Какие тарелки? — повторила Элисон, не поднимая головы от книги.
— Только не прикидывайся…
— Я не имею обыкновения прикидываться, — отчетливо произнесла Элисон. — Могу я спокойно почитать книгу?
— Где тарелки, ты, чертова кукла?! — прорычал Гвин.
— Пожалуйста, не хами. Ты не у себя дома.
— А ты перестань нас дурачить!
— И не смей так со мной говорить! Еще пожалеешь.
— А кто первый начал? Разве не ты, воображала? Может быть, я?.. Нам нужны тарелки. Они опасны!
— Роджер, дай ему леденец, пусть успокоится, — сказала Элисон. — Он точь-в-точь как его мать.
Гвин сделал футбольное движение ногой, выбил книгу из рук Элисон. Книга приземлилась в траве, в нескольких метрах от места, где они стояли.
Никто из троих не сделал больше никакого движения. Все как бы замерли в молчании. И потом…
— Ты очень пожалеешь об этом, — сказала Элисон.
Костяшки ее пальцев, лежащих на коленях, совсем побелели. Она подалась вперед.
— Ты пожалеешь, — повторила она. — Пожалеешь… — Гвин видел свое отражение в темных стеклах очков Элисон, и у края одного из стекол словно билось что-то похожее на раненую птицу. Что это могло быть?
Он повернул голову. Это была книга. Она висела над ним в воздухе без переплета, листы растрепаны и тянутся, как хвост, за красной обложкой.
Гвин выронил пакеты с мукой, прикрыл руками лицо, защищаясь от налетавшей на него книги.
— Нет! — закричал он.
Гравий, взметнувшийся с дорожки, ужалил его руки и ноги.
— Не надо!
Гвин бросился бежать. Он мчался не разбирая пути, влажные стебли болотной травы били его по спине, сосновые иглы осыпали голову и плечи. Рядом с ним взорвался пакет с мукой, второй — ударился прямо об него, а он продолжал бежать в сторону реки, ничего не видя и не соображая.
Гвин не помнил, как добрался до леса, где его сразу атаковали ветви, и листья, и сухие сучья, пока он продирался сквозь заросли. Еще несколько камешков шлепнулись рядом с ним, когда он добежал до проволочной ограды пастбища и почти повис на ней, плача в голос.