— Видел их?
Бенито пожимает плечами. Его тактика и резервы для Ландсмана непрозрачны. Кузены, племянники, всякие субалтерн-штинкеры, работающие у него и на него…
— Кто-то видел, может, и я.
— «Черные шляпы»?
Бенито отвечает не сразу. Ландсман видит его, можно сказать, научную обеспокоенность, переходящую в удовлетворение.
— Нет, не шляпы. Но бороды.
— Бороды? Значит, религиозные.
— Мелкие ермолки. Аккуратные бородки. Молодые люди.
— Русские? Акцент был?
— Если я об этих молодых людях слышал, то тот, кто рассказывал, об акценте не упоминал. Если я их сам видел, то, извини, акцента не помню. А что, это не для записи, детектив?
В самом начале их сотрудничества Ландсман делал вид, что каждое слово Бенито для него на вес золота. Он вытащил блокнот и черкнул пару строк, чтобы удовлетворить тщеславие короля губчатого теста. А куда приткнуть этих аккуратных молодых евреев без черных шляп, но религиозных…
— О чем они спрашивали, если поточнее?
— Интересовались местонахождением.
— Узнали?
— Только не в «Мабухаи-донатс». Не от Таганеса.
Залился в кармане Бенито «шойфер». Он начал разговор, и повседневная жесткость исчезла с лица. Теперь черты лица соответствуют глазам: мягкие, оттаявшие. Разговаривает на тагальском, слова его сыплются быстро, мелкой дробью или, скорее, микроскопическими мягкими пышками, нежными и сладкими. Ландсман уловил в его речи и свою фамилию, тоже мягкую и обсахаренную.
— Как Оливия? — спросил Ландсман, когда Бенито убрал телефон и вывалил в свою физиономию кубометр бетона.
— Есть не может. Никаких больше штекеле.
— Ужасно.
Разговор окончен. Ландсман поднимается, блокнот исчезает в кармане, последний кусок во рту. Он чувствует себя лучше, сильнее и здоровее, чем когда-либо за последнюю неделю, месяц, а то и больше. Смерть Менделе Шпильмана служит ему стержнем, она стряхнула с него пыль и паутину. С помощью пышек Бенито. Они направляются к выходу. Бенито придерживает Ландсмана за руку.
— Больше ничего не спросишь, детектив?
— А что еще спросить? — хмурится Ландсман, потом прикидывает в уме и предполагает: — Может быть, сегодня что-то услышал? С острова Вербова?
Сложно себе это представить. Неужели весть о возмущении вербоверов визитом Ландсмана уже успела долететь до ушей Бенито?
— С острова Вербова? Нет, другое. Зильберблата еще ищешь?
Дела Виктора Зильберблата — один из «глухарей» Ландсмана и Берко, — случай вовсе не такой уж безнадежный. В прошлом марте Зильберблата зарезали возле таверны «Хофбрау» в Нахтазиле, старом германском квартале, недалеко отсюда. Нож мелкий, тупой, странный, как и убийца. Явно действовал непрофессионал.
— Братца его видели, Рафи. Шнырял тут…
Никто по Виктору Зильберблату слез не лил, меньше всех его брат, Рафаил. Виктор обманывал брата, оскорблял его, унижал, распоряжался его деньгами и его подругой. После смерти Виктора Рафаил исчез в неизвестном направлении. Связь Рафаила с орудием убийства оказалась в высшей степени сомнительной, в лучшем случае неоднозначной. Свидетели сомнительной надежности видели Рафаила за два часа до убийства и через два часа после на удалении в сорок миль от Нахтазиля. Однако Рафи Зильберблат и сам был листком, исписанным приводами, задержаниями и арестами, а посему оставался неплохим кандидатом в убийцы. А нынешней полиции и особых доказательств не надо.
— Шнырял? — Ландсман как будто глотнул крепкого горячего кофе. Почувствовал себя стофунтовым удавом, готовым сдавить крошку-кролика Рафаила.
— Большой ангар «Биг Мейкер». Они его не используют. Возле Гранит-крик. Видели, как он входил и выходил. Таскал туда что-то. Баллон пропана. Может, живет там.
— Спасибо, Бенни. Обязательно проверю.
Ландсман покидает квартиру. Бенито Таганес держит его за рукав, отеческой рукой поправляет воротник, стряхивает крупицы коричного сахара.
— Жена твоя вернулась…
— В вящей славе.
— Очень милая дама. Бенито очень рад.
— Скажу ей, чтобы зашла.
— Нет-нет, ничего не говори. — Бенито ухмыльнулся. — Она теперь твой босс.
— Она всегда была моим боссом. Просто теперь это официально.
Ухмылка гаснет. Ландсман отворачивается от печальных глаз Бенито Таганеса. Жена Бенито — бессловесное тенеподобное существо, а вот мисс Оливия в дни славы своей вела себя как триумфатор, победитель полумира.
— Оно и к лучшему. Тебе босс ой как нужен!
21
Ландсман запасается еще одной обоймой, едет к северу, мимо мыса Халибут, где море тянет к суше суровую длань полисмена. Рядом с шоссе Айкса руины торгового центра отмечают конец ситкинской мечты: заполнить все пространство отсюда и до Якови евреями мира. Постоянный статус приказал долго жить, не родившись, не поступал новый еврейский материал из темных лабиринтов диаспоры, жилищное строительство свернулось, синьки строительных планов сгинули в железных шкафах.