Валерий Брюсов
«Все люди, люди и люди…»
Все люди, люди и люди,
Всех осанок, величин и мастей.
Розетка, мировых иллюзий,
За работой, на пир и в постель.
Все люди, теперь и прежде,
И в грядущем, взглянув за забор,
Повтор все тех, же арпеджий.
Аккордов старых набор.
Ахилл ли, Терсит ли, Елена ль,
Поэт, чиновник, король, –
Весь сверток земной вселенной
Под печатью одна бандероль.
А, быть может, на синих планетах –
Чудовища, владыки стихий,
О чем не молчали в сонеты,
Чем не блистали в стихи!
А, быть может, в огне иль в незримом –
Демоны, дьяволы, – вы –
Кто пылаете, мимо, мимо,
Презирая кивком головы!
«Через сердце к зеленому полю…»
Через сердце к зеленому полю
Первый проведи меридиан;
Он упрется в точку, где полюс
Полярной звездой осиян.
И от этого мига жалеть ли
Путей вперед и назад,
Где и в прошлом все тысячелетья
И в грядущем гневно грозят.
Расточить, как щедрый наследник,
На икру этого дня сумей
Мудрецов, постов, проповедников
Клад, что собран в твоем уме,
Пусть кровь твоя просочится
В века из земной ризницы.
Где будут кормиться волчицей
Ромы иной близнецы.
От вселенной тебя ли отымем?
Всех солнц разорвется связь,
Вихрями в пустоте золотыми,
Калейдоскопом нелепым резвясь,
Меч от зенита к надиру
Насквозь тебя пронизал; –
Над вечностью им балансируй
В бесконечности тронных зал.
Сергей Буданцев
«Тобой – волненье черное волос и тюфяка…»
Тобой – волненье черное волос и тюфяка,
и духота, и темь, и мгла, гноящая века.
постели скрип, и рыжий блеск и корридора дым,
обваливаясь шарканьем и говором воды.
заваливает сплетнями гостиничный прибой,
влипает в уши, серу рвет – тобой, тобой, тобой.
Ссыхаясь в номер, втянуто со льда мое пальто,
с мороза пальцы к горлу, как ветки подо льдом.
Лежим. В мясной торговле потушен пульс не так,
как вытянутым штепселем тьма отбивает такт.
Густая сырость льнет сплеча к неряшливым губам
убийственной солдатской потливостью рубах.
Рогожей пахнет ночь мертво, и липнут со звезды
в окно, на кашель, одеял холодные пуды.
Фонарь, взмахнувши площадью, на форточке повис,
движет, движет мрак и лясканье, и визг.
Ночь одинока, как мороз, просунутый в окно,
в дрожь одури, в кипенье губ, на поцелуев дно.
Георгий Ечеистов
«Сгорая, уйду…»
Сгорая, уйду.
До края дойдешь
И ждешь? –
Скажи, каково лета?
Приветом, испиты лаж и дож.
И это –
Гири на весы.
Проверить счетчик!
А сын резца и бантиков на кофте
Слезой росы
Не сможет ложь извилить четче
По самой лучшей копоти судеб.
О лишнем порошке твоих утех
Растрата умираний
И мелких слав.
Бери у тех
Где всходы ранние и руны.
Сквозь струны
Колебаний смеха
Глядит невозмутимый Вячеслав.
И я, коленопреклоненно
Целую розовую плащаницу
Твои колени, кисти рук.
Моих томлений багряницу
(Твоих порук)
Карая дружбой вынесет мой разум.
Иван Грузинов
«Ситцевый полог чуть колыхнулся…»
Ситцевый полог чуть колыхнулся.
Сдавленный стон,
Точно муху тощую пьет паук.
Икота.
К двери сапожищи шмыг.
Журавец у колодца: ау.
Вечер тенью мохнатой шагнул,
Стер, позолоту
С тонкой
Закатной тесьмы.
Небо в окно
Ветошкой линялой.
Крепко приправлен
Дух щаной
Дымом табачным и потной онучей.
Дрожь.
Ледяная кора.
Схвачен ком одеяла.
Черево воды холодной ведро,
Тестом проквашенным пучит.
Иглами в тело впились.
Всхлип краткий.
Последний порыв.
Подкатило к горлу,
Душит лепешкой клеклой.
Из матки
Студнем рыжим
По волосикам слизь.
Круглое, красное медленно перло
Как из горшка перепрелая свекла.
Выплеснут крик звонкий.
Бабка ощерилась сукой поджарой.
Рухлые пальцы вяжут пуп.
На пеленки
Капля темным рубином с ножа.
В копоть лампада луч
Как голубую тропу.