В пыльном божничном углу.
Где сентябрьские мухи сонные
Проползая
По стеклам икон
Кропотливо узоры рисуют,
Дева Марш
Сиськой пергаментной пичкает
Иисуса,
И до зари
На лубочную зыбку и полог тряпичный
Щурит византийские глаза.
Май 1921
Рюрик Ивнев
«Кровь и тонкий кролик…»
Кровь и тонкий кролик,
И звезд зыбкая тверда.
Целовать твои руки только,
Вот моя жизнь и смерть.
Чей это черный праздник?
Ветер и сосны. Огонь.
Царь Иоанн Грозный
Вернул бы мне эту ладонь.
Ветер и ветром пытки,
Готовя воздух. Готовь.
Черными звездами вытки
В небе мою любовь.
Каждая косточка боль и
Сквозь воду и твердь
Целовать твою кожу только
Вот моя жизнь и смерть.
«Я молюсь тебе сгустками крови…»
Я молюсь тебе сгустками крови.
Ядом язв, белизною души.
Это ты мою кровь приготовил.
Вез меня мою жизнь порешил.
Золотая душа гильотины
Миллионами стоптанных глаз.
Как клещами впивается в спину
Убегающего от вас.
Мне хотелось бы черной неволи,
Монастырского скудного дня –
Чтобы харкали кровью мозоли
На опухших ногах у меня.
Чтобы эти слепые молитвы
Добрели до тебя, точно мать,
Что шатаясь пришла к полю битвы
Над зарубленным сыном рыдать.
Янв. 1921.
Вячеслав Ковалевский
«Трауермарши. Ребра…»
Трауермарши. Ребра
Горизонтов в теле коммун.
Гипнотизирует кобра
Неповторяемых лун.
Нищую губ мерку
К телу любви кто?
Дни на ресницах меркнут,
На пуговицах пальто.
Взмыленных тел оратория.
Запах морей в губах.
Страсть или тихое горе
В горницу вносит судьба?
Глаз декретический росчерк.
Слов и ночей сулема. –
Качай твои рыжие рощи
Над тихо сходящим с ума!
На крови, на страсти бренной
Молодость сожжена.
О, тело твое вербена.
Ни любовница, ни сестра, ни жена.
1921
«Еще одну память на старость…»
Еще одну память на старость.
Меж книг, ерунды и страстей.
Кровь бившую в ночи гитарой
Неведомых скоростей.
Последнюю, верьте, цыганку,
Сжигаю костром на зарю. –
Всю жизнь и поэмы – цыгаркой.
Захлебываясь, раскурю.
Глаза, обожженные скулы
И душною домною рот, –
Пляши! Я ослеп, Мариула,
Безпамятствую как крот!
Пляши! Я не помню. О стены
Кровь бьется в орбитах гитар.
Вся страсть, все иные системы
Дыханье и этот загар.
Бей пол! На прилавках гитары
Разменивай плечи на дрожь! –
У сердца графины угара,
И синий, как сумерки, нож.
Май, 1921.
Наталья Кугушева
«О, трудный путь заржавленных разлук…»
О, трудный путь заржавленных разлук.
Вино отравленное вкусом меди!
Сожженных губ – похожих на золу –
Не зачерпнет надежд веселый бредень
Колесами раздавливает час
На пытке медленней распластывает тело.
И снова ночь тугая как печаль,
И снова день пустой, бескровный, белый.
Лишь ожиданье шпалами легло,
Под паровозным растянувшись стуком.
Осколки слов разбившихся стеклом
Царапают целованные руки.
Тарас Мачтет
«Незабудки в сухарнице…»
Незабудки в сухарнице. Леденчики.
Семь комнат. Ослан-Мурза
В зимний вечер. Альги
Наброски по стеклу там за.
Кувшинчики но сланцу. Лины
Пряничный домик. Смолки,
Цепочки шпата и) опилки –
Вишневка. Чашечки в шелке.
Девочки около стола. Сливы.
Пешком с вокзала. Сборы.
Красивая Мечь. Ульи
Из Чудского займища. Пришла.
Венчики по долу: дали.
Кузнечики и майские жуки.
Капельки, капельки. Рушники
В зимний вечер. Приборы.
В сгоревшем флигеле пережни.
Пешком с вокзала. Кузнечики.
Семь комнат… Дзинь.
Варвара Монина
«Сон завалил камнем…»
Сон завалил камнем
И воздуха пожар
И боль, сжатую руками.
Хлынувшую к глазам.
И все – что листвой напелось,
Голосом и долгой весной –
Встало мертвым, белым
Облаком под синевой.
Мне ли, мне ли это, –
Чтобы только и вспомнить могла:
Сгорбленные эполеты
Лермонтова,
Хлынувший сумрак глаз,
Стих, как молния тревожный,
Перестреленной свист струны.
Бумаги гусиную дрожь
И подпись – пятна луны.
И в мертвый, рухнувший кручей,
Не забить в каменный сон:
Так – любил и мучил,
Любил и мучился он.