Ситцевый полог чуть колыхнулся.
Сдавленный стон,
Точно муху тощую пьет паук.
Икота.
К двери сапожищи шмыг.
Журавец у колодца: ау.
Вечер тенью мохнатой шагнул,
Стер, позолоту
С тонкой
Закатной тесьмы.
Небо в окно
Ветошкой линялой.
Крепко приправлен
Дух щаной
Дымом табачным и потной онучей.
Дрожь.
Ледяная кора.
Схвачен ком одеяла.
Черево воды холодной ведро,
Тестом проквашенным пучит.
Иглами в тело впились.
Всхлип краткий.
Последний порыв.
Подкатило к горлу,
Душит лепешкой клеклой.
Из матки
Студнем рыжим
По волосикам слизь.
Круглое, красное медленно перло
Как из горшка перепрелая свекла.
Выплеснут крик звонкий.
Бабка ощерилась сукой поджарой.
Рухлые пальцы вяжут пуп.
На пеленки
Капля темным рубином с ножа.
В копоть лампада луч
Как голубую тропу.
В пыльном божничном углу.
Где сентябрьские мухи сонные
Проползая
По стеклам икон
Кропотливо узоры рисуют,
Дева Марш
Сиськой пергаментной пичкает
Иисуса,
И до зари
На лубочную зыбку и полог тряпичный
Щурит византийские глаза.
Май 1921
Рюрик Ивнев
«Кровь и тонкий кролик…»
Кровь и тонкий кролик,
И звезд зыбкая тверда.
Целовать твои руки только,
Вот моя жизнь и смерть.
Чей это черный праздник?
Ветер и сосны. Огонь.
Царь Иоанн Грозный
Вернул бы мне эту ладонь.
Ветер и ветром пытки,
Готовя воздух. Готовь.
Черными звездами вытки
В небе мою любовь.
Каждая косточка боль и
Сквозь воду и твердь
Целовать твою кожу только
Вот моя жизнь и смерть.
«Я молюсь тебе сгустками крови…»
Я молюсь тебе сгустками крови.
Ядом язв, белизною души.
Это ты мою кровь приготовил.
Вез меня мою жизнь порешил.
Золотая душа гильотины
Миллионами стоптанных глаз.
Как клещами впивается в спину
Убегающего от вас.
Мне хотелось бы черной неволи,
Монастырского скудного дня –
Чтобы харкали кровью мозоли
На опухших ногах у меня.
Чтобы эти слепые молитвы
Добрели до тебя, точно мать,
Что шатаясь пришла к полю битвы
Над зарубленным сыном рыдать.
Янв. 1921.
Вячеслав Ковалевский
«Трауермарши. Ребра…»
Трауермарши. Ребра
Горизонтов в теле коммун.
Гипнотизирует кобра
Неповторяемых лун.
Нищую губ мерку
К телу любви кто?
Дни на ресницах меркнут,
На пуговицах пальто.
Взмыленных тел оратория.
Запах морей в губах.
Страсть или тихое горе
В горницу вносит судьба?
Глаз декретический росчерк.
Слов и ночей сулема. –
Качай твои рыжие рощи
Над тихо сходящим с ума!
На крови, на страсти бренной
Молодость сожжена.
О, тело твое вербена.
Ни любовница, ни сестра, ни жена.
1921
«Еще одну память на старость…»
Еще одну память на старость.
Меж книг, ерунды и страстей.
Кровь бившую в ночи гитарой
Неведомых скоростей.
Последнюю, верьте, цыганку,
Сжигаю костром на зарю. –
Всю жизнь и поэмы – цыгаркой.
Захлебываясь, раскурю.
Глаза, обожженные скулы
И душною домною рот, –
Пляши! Я ослеп, Мариула,
Безпамятствую как крот!
Пляши! Я не помню. О стены
Кровь бьется в орбитах гитар.
Вся страсть, все иные системы
Дыханье и этот загар.
Бей пол! На прилавках гитары
Разменивай плечи на дрожь! –
У сердца графины угара,
И синий, как сумерки, нож.
Май, 1921.
Наталья Кугушева
«О, трудный путь заржавленных разлук…»