– Любопытно, да. Но жить пока не надоело. Если Ули с Пауком нас здесь поймают…
– Я только хочу найти, что именно Перкинс…
Тут глаза у моего брата вылезли из орбит, и, уверен, у меня тоже. Мы оба услышали скрип открывающейся двери, а потом шаги.
Проникнув в кабинет, мы закрыли за собой дверь, но слабое мерцание лампы, просачивающееся сквозь замочную скважину, могло нас выдать. Густав погасил лампу, и мы замерли в полнейшей темноте, столь хорошо знакомой слепцам.
Коридор в доме начинался от кухни и раздваивался, охватывая лестницу на второй этаж, как две руки. На северной стороне дома коридор шел мимо столовой и гостиной и вел в прихожую. А если пойти по южной стороне, то, миновав уборную, пустующую комнату для прислуги и спальню Перкинса, в итоге окажешься в кабинете управляющего, где мы и засели.
Судя по звуку шагов, кто-то направлялся прямо сюда, к нам. Я неожиданно очень остро почувствовал неприятную легкость на бедре: вес кольта сейчас меня изрядно подбодрил бы. Нам предстояло столкнуться с новой неведомой опасностью не только без оружия, но и без штанов, поскольку мы оба были в кальсонах.
– Что будем делать?
– Ничего… пока, – прошептал в ответ Старый.
Шаги замедлились и затихли. Мы услышали вздох, напоминающий стон привидения:
– Ах-х-х-х. – Потом тихий звон стекла и снова: – Ах-х-х-х.
Я опять услышал шаги, но гораздо ближе: это братец подкрадывался к двери. Послышалось тихое бряканье – Густав повернул ручку, – и появилась тонкая полоска света. Старый приоткрыл створку ровно настолько, чтобы выглянуть через щель. Я подошел сзади и посмотрел поверх его головы.
На другой стороне прихожей, на мягком диване в гостиной раскинулся наш с братом двойник: парень в сапогах и исподнем. На полу у его ног стояли свеча и три бутылки с жидкостями – темно-янтарной, соломенно-желтой и кроваво-красной.
Скотч, пиво и вино.
Незнакомец поднес ко рту стакан и запрокинул голову, чтобы не упустить ни капли.
– Ах-х-х-х, – выдохнул он.
Потом оторвался от стакана, и мы увидели его лицо.
Парень был далеко не таким здоровым, как Ули или Паук, и руки у него не были молочно-белыми, как у Будро. И все же я был настолько уверен, что это один из ребят Макферсона празднует досрочную отставку Перкинса, что чуть не вскрикнул от удивления, когда сообразил, кто перед нами на самом деле.
Мизинчик Харрис?!
Мне удалось сохранить молчание до тех пор, пока Старый не закрыл дверь.
– Вот зараза, – проворчал братец. – У меня тут серьезная детективная работа, а одному из наших приспичило уйти в запой.
– Я вот что тебе скажу. Сейчас выйду и тоже выпью с Мизинчиком. Его это отвлечет, а ты здесь тем временем закончишь.
Густав, фыркнув, отверг мое великодушное предложение:
– Думаю, Мизинчику интересна только выпивка Перкинса, но рисковать нельзя. Вдруг он примется шарить тут в поисках табака, или похабных открыток, или еще чего. Так что вернем все на место, как было, и вылезем в окно.
Послышался шорох задвигающегося ящика, потом тихо звякнул о дерево металл – это Старый поставил мусорное ведро под стол. В мертвой тишине дома оба этих звука, казалось, отдались эхом, как раскаты грома. Мы с братом немного постояли неподвижно, прислушиваясь, не услышал ли нас Мизинчик.
– Ах-х-х-х, – выдохнул Харрис.
Звякнула о стакан бутылка.
– Ладно, – прошептал Старый, – шуруй к окну, да смотри не споткнись обо что-нибудь.
Проще сказать, чем сделать. Мы не так уж долго находились в темноте, но я успел полностью забыть обстановку кабинета. Стулья, шкафы, книжные полки – я не мог вспомнить, где они, и даже есть ли они здесь вообще. С тем же успехом пол мог быть усеян медвежьими капканами и бильярдными шарами. И, конечно, при каждом шаге половицы скрипели так, будто по ним топал слон весом в тысячу фунтов, а не обычный человек, пусть и массивный.
Старый каким-то образом опередил меня и оказался у окна раньше, причем совершенно бесшумно. Он медленно и плавно раздвинул занавески и осторожно открыл окно. Приподняв раму ровно настолько, чтобы можно было пролезть, брат наклонился и одним ловким движением выскользнул наружу.
Я последовал за ним, но не столь ловко. Мне-то приходилось пропихивать через окно куда больше, чем брату, а в результате нога зацепилась за подоконник, я вывалился наружу и с глухим ударом рухнул на землю.
Мы со Старым уставились друг на друга: два ковбоя в одном исподнем при луне, неподвижные, как статуи. Прошла минута, но ничто не указывало, что Мизинчик или другие обитатели бараков нас услышали, и мы снова разрешили себе дышать.