Сейчас он был сбит с толку и даже несколько обескуражен словами побочного сына, в которых почувствовал осуждение и упрёк себе, поняв, что мальчишка и впрямь умён не по годам. Он бросил на сына внимательный взгляд: несмотря на то, что мальчик промок до нитки, держался он с достоинством, а лицо несло печать редкой красоты. И Ван Мао, хоть и был раздражен укором сына, с удивлением почувствовал, что возможность считаться отцом такого юнца в некотором роде делает ему честь.
Но тут мысли главы семьи совсем смешались: госпожа Мин, к его удивлению, смерив Чжао Шэна долгим взглядом, почему-то рассмеялась и сменила гнев на милость, приказав устроить женщину с сыном в рыбачьем домике.
Через центральную галерею их провели по узкому коридору к небольшому домику, где раньше были кладовые. Домик далеко отстоял от главного павильона, но вынос крыши защищал от солнца и дождя обходную веранду с лестницей, которая вела в сад с маленьким прудом. В обычное время на нём были искусно сделанные островки, соединявшимися перекинутыми над водой изогнутыми мостиками, но сейчас, после ливней, сад выглядел грязным и запущенным.
Слуги торопливо вынесли их комнаты тюки с провизией, наскоро подмели полы и принесли соломенные подстилки. От нежданной щедрости госпожи Ван были даже доставлены несколько ларцов, ширм и столиков. Двое слуг внесли и жаровню, передав разрешение госпожи брать на кухне уголь.
Чжао Ши, промёрзшая до костей, не могла понять ни причин странной доброты соперницы, ни самого дозволения устроиться в усадьбе. Она торопливо сменила на сыне мокрую одежду, разожгла жаровню и расстелила на полу циновки. Потом переоделась сама.
С кухни принесли рис и овощи, и Чжао Ши с удивлением отметила, что доставлены они с господского стола. Шэн спокойно принялся за еду.
— Почему она пустила нас? — недоумённо пробормотала госпожа Чжао. Щедрость госпожи Ван сильно беспокоила её. От соперницы, пусть и бывшей, добра не жди. Мысль быть обязанной этой женщине пугала Чжао Ши.
— Не волнуйся. Нас уже не прогонят, — тихо ответил Шэн.
Чжао Ши подняла глаза и долгим взглядом смерила сына. Шэн, что и говорить, порой пугал её. Женщина — вьюнок, если не обовьётся вокруг ствола — затопчут. Сначала она на попечении отца, потом — мужа, а в годы преклонные на кого опереться, как не на сына? Но рано потеряв отца, Ши так и не вышла замуж. Ван Мао оставил её в самом беспомощном положении. И вот теперь её единственная опора — сын Шэн. Она и сама не помнила, когда он незаметно для неё стал хозяином в доме, но всегда удивлялась его холодному рассудку и умению понимать людей.
— Почему ты так думаешь? — тихо спросила она, отложив палочки, спросила просто, чтобы прервать давившее её молчание.
— Пустив кошку в дом и раз накормив, чувствуешь себя её хозяином.
— Да, — Чжао Ши вздохнула, и глаза её, налившиеся слезами, устремились в окно, на затопленную запруду. — Мы для неё как бродячие кошки.
— Это ничего, — Шэн равнодушно пожал плечами. — У старика Дуна я изучал философов и кошек. Кошки бесконечно мудрее. Когда играл с ними, никогда не понимал, кто кем забавляется.
Он умолк. Чжао Ши закусила губу. Сын снова пугал её.
В их старом доме у Шэна не было друзей-сверстников. Через стену от них жил на покое старик Дун, бывший начальник Палаты наукЛояна. Оспа унесла у него сына и дочь, и малыш Чжао Шэн, с трёх лет перелезавший через ограду к старику, был единственным собеседником бывшего чиновника. Старик от безделья начал учить его, и мальчонка рано освоил книжную премудрость, уже в девять лет знал наизусть основные труды конфуцианских классиков и сочинения китайских историков. Старик научил Шэна слагать стихи, писать тушью, расписывать веера, и постепенно привязался к малышу, как к внуку. Дун не умел воспитывать детей и, разговаривая в ребёнком, не делал скидки на возраст, и сам не заметил, что отрок постепенно стал говорить с ним, как равный с равным.
Вторым собеседником Шэна был монах Лян из храма Белой Лошади. От него мальчишка узнал, что человеческая жизнь — словно утренняя роса, беззащитное пламя лампы, открытое ветру, а мир лишь постоялый двор для путника. Бредить суетными целями — всё равно, что инкрустировать лёд или рисовать на воде. Монах изгонял демонов из одержимых, этим и зарабатывал. Сам Лян, беседуя с Шэном, часто замечал такое, что после разговора с ним порой молчал целыми днями, однако общение не прекращал.