Затем он прыгает вперед, вытягивая руки, свернув хвост, наклонив голову, обнажив клыки. Лезвия бритв поднимаются на его спине, как сверкающие плавники, его копыта бьют, как молоты по наковальне.
В самую последнюю долю секунды Оаким отступает в сторону и наносит удар, который блокирует предплечье его соперника. Затем он прыгает высоко в воздух, и хлыст безрезультатно хлещет по тому месту, где он только что стоял.
Несмотря на свои размеры, Даргот быстро поворачивается. Он снова нападает и бьет передними копытами, а Оаким опять подпрыгивает, избегая удара, но когда он опускается, руки Даргота падают на его плечи.
Оаким хватает Даргота за обе кисти и бьет ногой в грудь. Хлыст хвоста хлещет его по правой щеке, когда он делает это. Тогда он отрывает эти огромные руки от своих плеч, наклоняет голову и ребром ладони сильно бьет противника в бок. И вновь хлещет хлыст, теперь уже по его спине. Он прицельно бьет в голову, но она на длинной шее отворачивается в сторону, и он слышит, как опять свистит хлыст, чуть не задевая его.
Кулаки Даргота бьют его по скулам, он спотыкается, теряя равновесие, и падает на пол. Потом перекатывается несколько раз, чтобы не попасть под копыта, но кулак вновь посылает его на пол, когда он пытается встать.
Когда ему наносят следующий удар, он хватается за кисть обеими руками, и всей тяжестью своего тела налегает на эту руку, отворачивая голову в сторону. Кулак Даргота ударяет в пол, а Оаким быстро вскакивает на ноги, нанося при этом удар левой рукой. Голова Даргота запрокидывается от удара, а хлыст щелкает над самым ухом Оакима. Он наносит еще один удар по этой запрокинутой голове, а затем отлетает назад, потому что задние ноги Даргота выпрямляются, как пружины, и плечо его бьет Оакима в грудь.
Даргот опять кидается в бой.
Затем, впервые, он подает голос.
— Сейчас, Оаким, сейчас! — говорит он. — Даргот станет первым слугой Анубиса.
Когда молнией мелькают копыта, Оаким, падая вниз, ловит эти металлические ноги обеими руками. Он прочно сидит на корточках, губы его растягиваются, показываются стиснутые зубы, в то время как Даргот висит неподвижно в воздухе, застыв посреди атаки.
Оаким смеется, вновь вскакивает на ноги и вытягивает обе руки, так что его противник висит сейчас высоко в воздухе, с трудом удерживая равновесие, чтобы не упасть на спину.
— Глупец! — говорит он. И голос его странно изменен.
Это слово, как удар большого железного колокола, звучит по всему Залу. Среди мертвых слышится слабый стон, такой же, как тогда, когда их поднимали из могилы.
— «Сейчас», — говоришь ты. «Оаким», — говоришь ты.
И он смеется, шагая вперед, держа в руках эти так и не успевшие упасть копыта.
— Ты сам не знаешь, что говоришь!
И он обнимает руками огромный металлический торс, и копыта беспомощно болтаются за его спиной, а хлыст хвоста щелкает и бьет его по плечам. Руки его лежат на острых бритвах спины, и он прижимает это не поддающееся сегментированию тело из металла к своему собственному.
Огромные руки Даргота находят его шею, но большие пальцы никак не могут сомкнуться на горле, и мускулы шеи Оакима напрягаются и выделяются, когда он чуть сгибает свои колени и начинает давить сам.
Они стоят так, словно замершие на какое-то мгновение, не исчисляемое временем, и свет огня кидает на их тела зловещие тени.
Затем одним мощным рывком Оаким поднимает Даргота высоко над головой, разворачивает и швыряет прочь от себя.
Ноги Даргота бешено дрыгают, когда он, поворачиваясь, летит по воздуху. Лезвия на его спине поднимаются и опадают, а хвост выгибается и щелкает. Он закрывает руками лицо, со страшным треском падает у трона Анубиса и остается лежать там, неподвижный. Металлическое тело его сломано в четырех местах, а расколотая голова лежит на нижней ступени трона.
Оаким поворачивается к Анубису.
— Удовлетворительно? — спрашивает он.
— Ты не применил темпоральной фуги, — отвечает Анубис, даже не глядя вниз, на останки того, что было Дарготом.
— В этом не было необходимости. Он был не таким уж могущественным противником.
— Он был могуществен, — говорит Анубис. — Почему ты смеялся, как будто сомневаешься в своем имени, когда дрался с ним?
— Я не знаю. На мгновение, когда я почувствовал, что меня невозможно победить, у меня возникло такое ощущение, что я — это кто-то другой.
— Кто-то без страха, жалости и угрызений совести? Ты все еще сохранил это ощущение?
— Нет.
— Тогда почему ты перестал называть меня «Господином»?
— Пыл битвы вызвал эмоции, которые пересилили во мне мою покорность.
— В таком случае немедленно исправь это упущение.
— Конечно, Господин.
— Извинись. Проси у меня прощения как можно более униженно.
Оаким простирается на полу.
— Я прошу у тебя прощения, Господин. Смиренно прошу.
— Встань и можешь считать себя прощенным. В твоем желудке совсем не осталось содержимого после того, что ты испытал. Пойди сейчас и освежись едой и питьем. И пусть вновь будут песни и танцы! Пусть все пьют и веселятся, празднуя крещение именем Оакима в канун Тысячелетия! Пусть жалкие останки Даргота пропадут с глаз моих.
И все так и происходит.
После того как Оаким заканчивает есть, и кажется, что пение и танцы будут продолжаться чуть ли не до скончания века, Анубис делает знак, сначала налево, потом направо, и огонь каждого факела угасает, уходит внутрь колонны, исчезает. Его рот открывается и слова обращаются к Оакиму:
— Уведи их назад. Принеси мне посох.
Оаким встает и отдает нужные распоряжения. Затем он выводит мертвых из огромного зала. Когда они уходят, столы исчезают за колоннами. Страшный ветер обрушивается на дымный потолок. Однако прежде чем этот большой серый матрац разорван на куски, затухают остальные факелы, единственным освещением в зале остаются две чаши, горящие по обеим сторонам трона.
Анубис пристально всматривается в темноту, и лучи света изгибаются по его воле: он вновь видит, как Даргот падает у подножия трона и лежит неподвижно, он видит того, кому дал имя Оаким, стоящего и улыбающегося улыбкой надменной и страшной, и на мгновение — или это только игра света? — знак на его лбу.
Далеко, в огромной комнате, где свет туманен и оранжев и тени толпятся по углам, мертвые вновь ложатся на свои невидимые катафалки над открытыми могилами. Оаким слышит слабый, затухающий, потом вновь поднимающийся и снова затухающий звук, который не похож ни на один из звуков, слышанных им ранее. Он держит руку на посохе и спускается вниз с помоста.
— Старик, — говорит он тому, с кем разговаривал раньше, борода и волосы которого залиты вином, а на левой руке находятся остановившиеся часы, — старик, услышь мои слова и ответь, если знаешь: что это за звук?
Немигающие глаза смотрят вверх, мимо его головы, а губы двигаются:
— Господин…
— Я здесь не Господин.
— Это… Господин, всего лишь вой собаки.
Оаким возвращается на помост и посылает их всех обратно в могилы.
Затем свет гаснет, и посох ведет его сквозь темноту, по пути, ему предназначенному.
— Я принес твой посох, Господин.
— Поднимайся и приблизься.
— Все мертвые находятся там, где им надлежит быть.
— Очень хорошо… Оаким, ты — мой человек?
— Да, Господин.
— Чтобы делать то, что я велю, исполнять все мои приказы, верно служить мне?
— Да, Господин.
— Поэтому ты и будешь моим посланником на Средние Миры и те, что лежат за ними.
— Я должен покинуть Дом Мертвых?
— Да, я посылаю тебя отсюда с поручением.
— Каким поручением?
— Это долгая история, сложная. На Средних Мирах есть много людей, которые очень стары. Ты знаешь об этом?
— Да.
— И среди них есть люди, не подчиняющиеся течению времени, не умирающие.
— Не умирающие, Повелитель?
— Тем или иным путем определенные индивиды достигли своего рода бессмертия. Возможно, они проследили потоки жизни и пользуются их силой, избегая волн смерти. Возможно, они переделали биохимический состав своего тела, или заменяют одни органы другими, или у них есть много тел и они меняют их или крадут новые. Возможно, они пользуются металлическими телами или не имеют никаких тел вовсе. Каким бы способом они этого ни достигали, ты услышишь разговор о Трехстах Бессмертных, когда появишься на Средних Мирах. Это лишь приблизительная цифра, потому что мало кто знает о них правду. Если быть точным, то всего этих Бессмертных двести восемьдесят три человека. Они обманывают и жизнь и смерть, и само их существование нарушает баланс, вдохновляет других людей думать, что они боги. Некоторые из них — просто безвредные скитальцы, другие — нет. Все они могущественны и неуловимы, все они — адепты по продлению своего существования. Один из них особенно опасен, и я посылаю тебя уничтожить его.