ВСЕ БОГУ И НИЧЕГО СЕБЕ
Живущий в нас грех, или, точнее, действующий через него враг очень хитр и умеет укрываться под самою уважительною благовидностью. Известно, что каждый из нас может иметь множество неодобрительных расположений и склонностей, но всегда есть между ними одно или два господствующих, вокруг которых группируются все прочие. Когда возгорится желание спасения - совесть требует искоренить все неправое, не жалея себя и невзирая ни на какие боли сердца. Начинается внутренняя работа. Добросовестный охотно приносит все в жертву Богу, а души, храмлющие на обе плесне, страдающие саможалением, хоть и отказываются от многого, что мало им стоит, но всегда удерживают за собою то, чем господственно питается их самость, - и этим портят все. Они думают, что много наделали, а между тем не сделали еще ничего; думают, что при таких-то и таких делах небольшая важность иметь какую-либо черту грехолюбия или миролюбия, а между тем лично для них в этом малом - все, весь грех и весь мир. Как дерево, у которого подрублены многие его корни и оставлен один, все еще живет и цветет и даже плод приносит, так и грех и мир весь живет в нас, хоть, кажется, мы служим ему только малою частичкою. А из этого вот что выходит: как один корешок плюща, разрастаясь, опутывает все дерево и иногда заглушает его, так и грех, оставаясь в нас какою-либо стороною, исполняет духом своим и всю жизнь нашу, оскверняет все дела наши и делает их непотребными в очах Божиих. И выходит, что мы - плод, красный на вид, но с гнилостью и червоточиной внутри. Есть много людей, которые миролюбствуют с спокойною совестию. Страх погибнуть навеки заставляет их делать кое-что по заповедям, а саможаление держит их в услужении греху и миру. Им думается, что они довольно исправны, а на самом деле они то, что говорит Господь: ни тепл еси, ни студен; изблевати тя от уст Моих имам (Апок.3:16).
Те, которые в сокровенном уголке сердца своего прячут какого-либо идольчика миролюбия и грехолюбия, думают, что удерживаемое ими из мирских пристрастий и греховных привычек так ничтожно, что о нем и говорить не стоит. Но пусть всякий в совести своей станет перед Богом и без кривотолкований и укрывательства рассудит: когда мы не хотим ради Господа отказаться от чего-либо, то не то же ли это значит, как если бы мы говорили Ему: вот это Тебе, а это мне? Как же можно так делать, когда нам положительно известно, что Бог требует именно того, что мы удерживаем для себя? Как ни было бы ничтожно то, что удерживаем мы в сердце своем из мира, но коль скоро из-за этого ничтожного мы вступаем в спор с Богом, то оно уже не ничтожно, и если из-за него поперечим Богу, противимся Ему, то что же мы такое, как не полные богоборцы? Мало того: если мы отказываем Богу в повиновении из пристрастия к чему-либо, то, значит, предмет нашего пристрастия для нас дороже Бога, а если дороже Бога, то Он и Бог не наш; потому что то и Бог сердца, что дороже ему всего. Стало быть, у нас бог то, что не есть Бог; стало быть, мы идолопоклонники.
Не лучше ли после этого перестать нам считать ничтожными миролюбивые пристрастия свои, пробудить спящую свою совесть и заставить ее поревновать об окончательном отрешении от всего? Покой наш в этом отношении, если мы, к несчастью, покойны, есть ложный покой. Поставит же нас Господь в такие обстоятельства, когда встревожится все наше внутреннее и когда пред ангелами и человеками обличатся уклонения сердца нашего... Так не лучше ли предупредить это и мирным изменением своих настроений отвратить мучения, которые не принесут уже никакой пользы?
ПРОЩЕНИЕ ОБИД
Ничто так не сильно пред Господом, как прощение обид, потому что оно есть подражание одному из самых ближайших к нам действий милосердия Божия, и ничем так легко не искушаемся мы, как гневливостью и желанием отмщения задорным словом, а нередко и делом.
Отчего бы это так, что мы не всегда прощаем, а чаще предаемся взрывам гнева, досады и негодования? Думаю от невнимания к цене прощения. У нас уходит из внимания то, что дается прощением, тогда как ущерб от обиды представляется чересчур очевидным. Из самолюбивого сердца выходит помышление: "Из-за чего прощать?" - мы и не прощаем. А надобно бы в минуты обидчивости восстановить в уме и в сердце своем обетование за прощение, несравненно ценнейшее самых великих потерь, какие только в силах причинить человеку обида; тогда, какая бы ни встретилась обида, из сердца выйдет воодушевительный голос: "Есть из-за чего простить", - и мы простим.
Простим - и прощены будем, простим еще - и еще прощены будем, и так без конца. Прощающий сам будет ходить под всепрощением Божиим, в объятиях Божеского милосердия и любви. Есть ли в чем искать нам прощения? О, есть, и как еще есть!.. Поспешим же прощать, чтобы прощенными быть, и это тем удобнее, что то, что мы простим, ничтожно, а в чем мы прощены будем, так ценно, что и в сравнение с тем идти не может. В притче Евангельской наши грехи против Бога оценены тьмою талантов, а грехи других против нас сотней динариев (см. Мф.18:23-35); это по нашему бы счету, положим, то с тысячу рублей, а это - в одну копейку. На копейку приобрести тысячу рублей - да помилуйте: если б в житейском быту открылась какая-либо возможность сделать такое приобретение - сквозь толпу и не протолкаться бы. Но никакое самое рассчитанное приобретение на земле не может быть так верным, как верно обетование Господне, и никакая оценка земных вещей не может быть так точною, как точна сравнительная оценка грехов наших и причиняемых нами обид, потому что она определена Самим Богом правды. Так помяни же грехи, в которых ты прощен или ищешь прощения, и, если не из благодарности за полученную милость, то в несомненной надежде получить ее, прощай, прощай и прощай широким, отверстым и "щирым" (искренним. - Ред.) сердцем.