– Вы почти угадали, майор: Йозевич был Мистер Безопасность в «421» и свидетельствовал в пользу управляющего. Хотя Антон и отсутствовал на рабочем месте вечером, когда разыгралась трагедия, могу поспорить, что показания его были убедительны: начальничек отделался малой кровью.
– Вот дерьмо!
– Не навязываю своего мнения. Добавлю лишь, что мне не особенно нравится, как Брибаль удовлетворился показаниями серба. А что до связи между «421» и нашими тремя преступлениями… Если ниточка и существует, то вопрос, конечно, в деньгах.
Ситуация под контролем комиссара, осталось лишь чуть «поперчить».
– Грязные махинации, судейское крючкотворство и, возможно, взятки в конвертике… Вот почему Романеф из кожи вон лез, чтобы перехватить это дело для нас. Между нами: судья пестует гипотезу, что раввин принадлежит к преступным кругам. Розыск уже объявлен.
– Возможно, патрон… Но вот гибель Йозевича… ничто не указывает, что к праотцам его отправил наш иудей.
Несущественное соображение – Арсан отмела его, как пушинку.
– Серб был настоящим параноиком, шарахался от собственной тени. А судя по тому, что нам известно, он даже не пытался защититься от убийцы. Чтобы приблизиться к жертве, преступник должен вызывать доверие.
– Ну да… вы правы…
– А кто боится священника, майор? Никто! Так что эту версию вполне можно разрабатывать… Если убийца именно раввин, почему он прирезал Йозевича и поджарил двух других? Вам предстоит это расследовать.
Исчерпав тему, комиссар хлопнула в ладоши:
– Все, разговор окончен! Трудитесь, как муравьи: ройте, тащите информацию, мне нужна конкретика. Да, пока мы не расстались – хочу поблагодарить лейтенанта Машека: его анализ архивных дел позволил нам существенно продвинуться. Браво, лейтенант, отличная работа.
Милош покраснел как рак, никто не зааплодировал. Однако и с издевками коллеги поостереглись – большой прогресс, по мнению букашки.
Обсуждая услышанное, муравьи по одному покинули кабинет шефа. Паскаль тоже собирался выйти…
– Останьтесь, Каршоз, надо поговорить.
Майор удивленно взглянул на Арсан, развернулся и сел напротив. Как только дверь закрыли с той стороны, комиссар перешла в наступление. Каждое ее слово было обдумано и взвешено судьей. Вся речь – сплошной порох, готовый рвануть в любую минуту.
– То, что я хотела вам сказать, майор – деликатная тема. Вот почему обойдусь без околичностей: мне известно, что вы активный член левого экологического движения. Имеете там даже обязанности и должность.
Паскаль возмущенно взвился со стула, как бешеный пес.
– Вас это касается?!
– Ничуть, личная жизнь – ваше дело. А вот профессиональная жизнь подчиненных, напротив, интересует меня безмерно.
– Куда вы клоните? Собираетесь начать охоту на ведьм?
– Нет, конечно, майор. У половины полицейских правые убеждения, у остальных – левые, двадцать процентов – франкмасоны, и я уважаю ваши взгляды… Я прошу об услуге именно активиста партии.
Паскаль опустился на стул, заинтригованный речью.
– Допустим, я могу ее оказать – чего вы хотите?
– Попридержите Гутвана… Мне известно, что он ваш однопартиец.
– Допустим… Что дальше?
– В прошлом он мешал нам спокойно работать. Не желаю, чтобы это повторилось в деле Йозевича. Статьи журналиста могли бы повредить поискам истины.
В подтверждение своих слов Антония показала последнее произведение Гутвана. Казалось, в описание убийства Бонелли и его громилы тот вложил всю душу и все чернила. Писанину завершала скользкая фразочка: «Раввин, замеченный свидетелями, до сих пор не обнаружен».
Этого оказалось достаточно, чтобы Паскаль поменял мнение.
– У вас есть план, как притормозить его перо?
Антония филигранно обхаживала Каршоза – сам Макиавелли был бы ошеломлен ее хитростью.
– Я буду опрашивать родственников жертв пожара в «421».
– О! Намерены порыскать среди простого народа?
– Для отвода глаз, майор! Арсан, великая жрица БРБ, занимающаяся делом, сданным в архив, – такая фишка непременно привлекла бы Гутвана.
– Ммм… А чего вы ждете от меня?
– Чтобы вы навели его на мое «расследование». И на какое-то время он оставит вас в покое. Все, чего прошу, это заставить журналиста поверить, что ваше дознание – второстепенное, что-то вроде ложной цели – типа отвлечь внимание от моего дела. Он не должен упоминать о раввине, иначе статьи спугнут нашего дружка-приятеля в конце концов.
– Если это вообще убийца.
– Вот именно. Поскольку у нас нет доказательств, подстрахуемся… К тому же есть и более серьезная проблема.
– Какая?
– Журналист начнет копать про раввина – выйдет и на Вайнштейна. И я уж молчу про Рефика, который подкармливал Йозевича.
– Гутван не дурак – обвинять, не приняв меры предосторожности.
– Вам обязательно придется вести розыск по злачным местечкам Еврея и Турка, Гутван это пронюхает. И если начнет, не дай бог, дергать Вайнштейна – налетит вся еврейская община. А примись он за Рефика – и великий муфтий со своей кликой намылят нам холку. Моя позиция четкая – ни тех, ни других в этом грязном деле.
Доводы Арсан встревожили Паскаля, он не знал, что и думать. Обмозговав их со всех сторон, он принял решение:
– В деле Рефика все долго гадали, кто осведомлял Гутвана.
– Да, был «крот», подрывавший нашу работу.
– Немало людей было уверено, что стучал полицейский. И если теперь у меня получится слить журналисту нужную нам информацию, это будет означать, что и раньше я такое проделывал. В деле с грузовиком, скажем. А мне не улыбается загонять себя в ловушку.
Страхи майора были напрасны: виновного в утечке давным-давно перевели без особой огласки на островок с дождливым климатом, где тот служил, забытый всеми. Антония знала осведомителя, но не могла назвать. Доверить эту информацию Паскалю – такое не укладывалось в ее схему. Романеф предвидел и подобный поворот разговора.
– Что вы делали с субботы по понедельник, майор? Меня особенно интересует воскресенье и понедельник.
– Не понимаю вопроса.
– Ответьте и увидите, к чему я клоню.
– Отдыхал – рыбачил на щуку и сидел у телевизора.
– Кто-то может подтвердить ваши слова?
– Я живу один. Кроме кота, никто.
– Значит, вас могут заподозрить в совершении этих трех убийств.
Паскаль чуть не взорвался от хохота. Арсан бредит! Майор был тертый калач и просто отмахнулся от ее угрозы.
– А каковы мотивы? Сгораю от нетерпения.
– Им уже десять лет, майор, как и драме «421».
– Я к той истории никаким боком. При всем моем уважении, комиссар, здесь у вас не выгорит.
– Десять лет назад вы попали в перестрелку, напарница получила пулю, прикрывая вас, и умерла на ваших руках. Новичок Сандрин Амон, двадцать четыре года. Вы сделали все, чтобы уберечь ее, как считаете? Кой-кто болтал, что вы были любовниками…
Задетый за живое, Паскаль сорвался с цепи и послал к черту субординацию. Наплевав на последствия в самом вульгарном смысле слова.
– Клал я на вас, Арсан! Роетесь в дерьме, гестаповская овчарка!
– Нет, полицейский, как и вы, майор. Тот, кто должен все помнить… а я помню, как вы поклялись отомстить.
– Откуда вам известно? Мы же тогда не работали вместе.
– Читала ваше личное дело. Вас же даже заставили посещать психолога…
– Это все?
– Не все! В той истории фигурировали и корсиканцы, и Вайнштейн, и Рефик. Странно, правда?
Паскаль кусал губы, удерживая рвущиеся оскорбления.
В глубине души майор знал, что Антония права: он любил Сандрин и все еще винил себя в ее гибели. Почему он из кожи вон лез, чтобы закалить напарницу? Потому, что та не вызывала особого доверия у бывалых коллег.
Слишком юная, слишком хорошенькая, слишком кукольная внешность.
Обаяние – физический изъян в глазах тех, кто его лишен.