Славный будет скандал!
Гость наклонился, не снимая перчатки прижал два пальца к тому месту на шее, где была сонная артерия, стараясь уловить, хоть слабый пульс жизни. Но пульса не было…
* В нашем мире это парк жолнерской армии.
27 июня 2002 года
Виленский военный округ, сектор "Ченстохов"
– Мабуть к куреню тебя отправить? Очунеешься* чуток…
Сотник налил в стакан дурной польской бадяжной водяры. Понюхал. Потом – вдруг размахнулся, хорошо размахнулся – и выбросил сивуху из модуля вместе со стаканом.
– Пока не разберусь – не уеду.
Подъесаул Чернов шарахнул кулаком по столу.
– Тогда я с тобой по другому загутарю! Ты что – решил с бутылкой воевать? У тебя тут от сивушной вони – мухи дохнут. Мое тебе слово – слезай со стакана! Сегодня тебе остаток дня чтобы оправиться и себя в порядок привести. Нет – я тебя в распоряжение Круга отправлю, пусть там с тобой разбираются! Мне здесь алкаши не нужны!
Ловко подхватив со стола на треть недопитую бутылку, подъесаул вышел из модуля.
Какое-то время – может минуту, может час – сотник тупо сидел, пытаясь понять, куда делась бутылка и что вообще произошло. Потом – немного прояснилось в голове, вышел из модуля, осмотрелся по сторонам. Поймал за рукав первого попавшегося казака.
– Попить есть чего?
Казак зачем то оглянулся
– Господин сотник, так господин подъесаул запретил…
– Воды мне, дурак надо! Воды!
Вода нашлась – минеральная, богемская, тут ее было много и стоила она дешево, не то что Боржоми. Немного придя в себя, сотник пошел к душу – в роли душа в расположении выступал бензобак от АМО, поднятый на стойках, с прилаженным к нему душем. Вода была теплой, нагретой солнцем – но душ был как нельзя кстати. Под теплыми водяными струями, сотник окончательно пришел в себя. Решил посмотреть на часы – и выругался последними словами. Часов на руке не было – а к часам этим он привык. Подарили за беспорочную службу, хорошие часы, пятнадцать лет на руке – сносу нет. Если он часы пробухал…
Какой сегодня день – пришлось узнавать по календарю. Сотник засел у себя в модуле, вспоминая, что происходило и заодно жадно поедая, прямо так, безо всего зачерствевшую краюху хлеба, единственное из съестного, что нашлось в модуле.
– Хорош вираж заложил…
Было не стыдно – было мерзко за себя. Последнее что он помнил – это поминки по убитому есаулу, потом – как провал. Похоже, на этих поминках он и забухал, что не случалось с ним довольно давно. Последний раз он забухал так во время пятой командировки. Это была Аравия, граница с Йеменом, горы – и в этих горах все еще были вольные, никому не подчиняющиеся бандиты. В один день, они накрыли такую банду и уничтожили ее – а потом нашли двоих русских детей поселенцев в загоне, подобном свиному. Как он потом узнал – изначально их было пятеро и эти двое – последние из тех, кто оставался тогда в живых. Тогда-то он забухал, крепко забухал – и тамошний есаул, комендант сектора, в наказание приказал ему сидеть целый день на корточках в палатке, растянутой посреди плаца. Столбик термометра в эти дни зашкаливал за пятьдесят по Цельсию – потому наказание было действенным, ему удалось просидеть семь часов. Больше за тут командировку он себе ничего такого не позволял.
Хватит, навоевался с бутылкой. Пора и честь знать. Все!
Выйдя из модуля на звук трубы – вечернее построение – сотник столкнулся с Соболем.
– Ты чего?
– Живой, атаман?
– Живой. Тебя переживу. Остальные где?