Поэтому, осознавая всю меру своей ответственности, я голосую за смертную казнь для обоих обвиняемых. Господь да простит нас!
Господь да простит нас…
Очевидно, дальнейшая процедура была хорошо отработана. Заседатели – они оказывается, должны выступать и в роли палачей, о чем я не подумал. Казацкий атаман по имени Алексей Павлович достал свой пистолет – возможно табельный, подошел к Руфи и выстрелил ей в голову. Та без звука растянулась на земле – и он выстрелил еще раз. Усилием воли я заставил себя не закрывать глаз. Это отныне – мой грех, мое наказание, и мне его ничем уже не смыть. Белфаст уже не являлся мне во снах – а вот это больше не даст мне покоя…
Выщелкнув из пистолета обойму, казак протянул пистолет мне. Остался только один патрон – тот, что в патроннике.
– Прошу вас, Ваше высокопревосходительство – сказал он.
Можно пристрелить Абашидзе. Успею – вряд ли кто-то здесь сможет действовать так же быстро как я. Потом убьют Кринского и меня.
К чему это приведет? А ни к чему.
Пришлют другого губернатора. Этого – объявят погибшим в результате террористического покушения. Судя по тому, что здесь творится – они сумеют замести следы.
А потом все продолжится. Я убью одного – но останутся десятки. Те, кто проник в государственный организм, те, кто шаг за шагом поднимался по ступеням власти, лелея в душе злобу и ненависть. Злобу и ненависть – именно так, потому что это их оружие и больше ни на какие чувства они не способны. Если не вырезать эту раковую опухоль – они уничтожат страну.
Как вы думаете, почему Александр Четвертый сразу после окончания Восточной Кампании высочайшим указом снял ограничения на деятельность конституционных демократов, выступавших за конституционную монархию и конституцию, и социалистов, избавившихся от приставки "-революционеры" и вовсе выступавших за республику. Нет, вовсе не потому что надо было ослабить давление пара в котле и дать ему выйти через свисток как полагают многие. А потому – что каждый подданный имеет право быть услышанным. Это не значит, что надо слушать анархистов и террористов – но те, кто не призывает к преступлениям, должны быть услышаны.
А эти – не хотят слушать. Они хотят говорить. Провозглашать. И единолично – карать. То чего они хотят – прекрасно продемонстрировал Анте Павелич – убить всех других. Не решать проблему, не интегрировать в общество, не вырабатывать единые ценности – а убить. Право на беззаконие – вот что хотят эти.
И если я не нырну в эту кровь, не доберусь до самых глубин – рано или поздно море крови зальет страну, и мы захлебнемся в ней. России больше не будет, потому что Великая Россия – это не Великая Хорватия и только из русских она состоять не может.
А потому…
А потому – не сходя с места, я выстрелил – и рядом с Руфь Либерман повалился на утоптанный земляной пол и Зеев Кринский…
И вот именно сейчас я понял – что совершил ошибку. Что цена, которую я заплатил за внедрение, может оказаться столь высокой, что не окупить никакие выгоды от проникновения в столь опасный антигосударственный заговор.
Отснятая пленка – а я уверен, что ее отсняли – при обнародовании взорвет и расколет страну. Она послужит той соломинкой – да какой к чертям соломинкой, тут целое бревно – которое сломает спину верблюду общественного согласия и спокойствия. Эта пленка рассчитана не на то чтобы взорвать Восток – она нацелена на всю страну, на все общество, на все русских людей.
Каждый увидит на ней то, что захочет увидеть. Правые увидят, как казнят двух террористов. Мало того – еврейских террористов, несмотря на то, что черта оседлости была снята, она проходит и поныне в душах многих, очень многих людей. Помня шестнадцатый год – мы помнили и то кто его устроил.
Ну а то, что казнят не по приговору суда – а по решению чрезвычайной расправы: так что ж с того если суды не справляются с такими беззакониями? Не все понимают, что казнь без суда, будь она тысячу раз справедливой – шаг в бездонную пропасть, из которой мы уже не выберемся. Более того – прослушав выступление Кринского – что меня, его собственноручно казнившего, что генерал-губернатора князя Абашидзе правые возведут на пьедестал.