— Получилось?..
— Да. Более того, сейчас мы достаточно серьезно влияем на то же телевидение. Когда мы, например, устроили скандал из-за того, что телевидение «замолчало» смерть великого русского поэта Юрия Кузнецова, им там серьезно «нахлобучили…» И с тех пор они себе уже такого не позволяли. А то ведь привыкли: помер Вадим Кожинов — да наплевать, не наш ведь. Таким образом, появилась трибуна, с которой можно обращать внимание общества и власти на некорректность и перекосы, на необъективность вбрасываемой информации… Многим не понравилось.
— А вы надеялись, что сбудется то, что задумывали?
— А почему нет? К тому времени я успел побывать колумнистом в «Труде», «Собеседнике», «МК», и мои колонки были самыми рейтинговыми. Д. Быков до сих пор не может мне простить, что мои публикации в «Собеседнике», где он был штатным сотрудником, читателей интересовали больше, чем его. Это косвенно свидетельствует о том, что моя позиция, мое видение проблем более соответствует взглядам всего общества. А раз так, значит, рассуждал я, если газету развернуть в соответствии с моими взглядами, есть шанс вернуть ей читательское внимание. Так оно, собственно, и произошло. Но конечно, с помощью коллектива «ЛГ», где трудились журналисты разных поколений и убеждений. Кстати, я убежден: в газете должны работать люди, исповедующие различные взгляды, тогда издание станет полифоничным и заинтересует читателя. Газета, набитая упертыми единомышленниками, обречена на упадок…
— У вас репутация этакого «последовательного фрондера»: в свое время вы взбудоражили всех «ЧП районного масштаба», потом вы стали последовательным борцом с нашим отечественным либерализмом… Как сейчас вы смотрите на то, что произошло со страной, и уютно ли вам живется в путинское время?
— Я бы не сказал, что я был фрондером. Я просто всегда был верен традициям великой классической литературы и писал прежде всего о том, что мне в окружающей жизни не нравится. Тем более что Бог меня наградил сатирическим мировидением, а от сатирика трудно требовать, чтобы он кого-то славил… А в путинское время мне живется гораздо лучше, нежели в ельцинское, как и всякому нормальному человеку.
— Политическая оппозиция не пыталась вас к себе приблизить?
— Я участвовал в некоторых политических движениях. Например, в движении «За новый социализм», которое возглавляет Ю. В. Петров — первый из руководителей президентской администрации. Он ушел от Ельцина, когда понял: тому нужна только власть, пусть даже ценой гибели страны. Потом у меня был «роман» с «Единой Россией», которую я воспринял как долгожданную партию государственных интересов. Но при хорошей идее у них, по-моему, серьезная проблема с кадрами. Я очень сильно разочаровался, когда обнаружил, что председателем комитета по печати и коммуникациям стал телеведущий Комиссаров. Разве можно делать такие назначения, не посоветовавшись с профессионалами? А если вернуться к Путину… Вспомните, в каком положении была страна в 2000 году! Я сам пришел буквально на руины «ЛГ» и знаю, сколько сил ушло на то, чтобы сделать ее более или менее живым организмом. А ведь что такое «Литературная газета»? 50 сотрудников, одно здание… А теперь представьте себе: страна человеку досталась в таких же руинах, если еще не круче… И как это все сразу сделать? Одна из самых основных сегодня проблем у нас, на мой взгляд, — это отсутствие адекватного самоощущения, отсутствие нормальной государственной идеологии, отсутствие позитивной картины собственной истории и всего остального. Это все было старательно разрушено. Был подсунут народу черный миф о стране. Посмотрите, каких фильмов понаснимали к 60-летию Победы! Такое самооплевывание, невозможное даже в самых раздемократических странах! Увы, наша гуманитарная интеллигенция, допущенная в информационное пространство, страдает острой формой коллаборационизма. Возможно, именно с этим связан тот факт, что Путин во всех своих серьезных обращениях и посланиях постоянно обходит тему культуры. У меня даже статья «Зачем вы, мастера культуры?» начиналась так: «Вы будете смеяться, но в „Послании Президента Федеральному собранию“ снова нет ни слова о культуре». Я думаю, это не от недопонимания, а как раз от понимания того, что в этой сфере настолько все тяжело, что прежде, чем что-то сказать, надо понять, что с этим делать! Потому что, на мой взгляд, даже деторождение в стране проще поднять, чем переориентировать нашу творческую интеллигенцию с саморазрушительной идеологии на нормальную созидательную.
— Это, наверное, хроническое…
— Да, это всегда было, помните у Розанова: у одних «дорогая Германия», у других «любимая Франция», а у нас — «проклятая Россия». Это всегда было, но были и те, кто стоял на охранительных позициях. В чем, например, был смысл славянофильства? В укреплении национального государства, в обращении к русским корням, которые старательно искоренялись «жадною толпой, стоящею у трона» и состоящей по преимуществу из немцев, поляков и «разных прочих шведов»…
— Если обратиться к вашей писательской деятельности, то складывается впечатление, что популярность ваша несколько волнообразна. Всплеск популярности в восьмидесятых, потом некоторое затишье, сейчас снова ваши книги являются одними из самых рейтинговых. С чем это, на ваш взгляд, связано?
— Волнообразность — природная закономерность. И писательский труд тут не исключение. Но совсем уж провального времени у меня не было… Даже в самые тяжелые для нормальной литературы годы (например, в начале девяностых, когда людям было не до чтения — выжить бы!), у меня очень неплохо разошлись сборник «Сто дней до приказа» и новая повесть «Демгородок»… Конечно, в те годы я со своими взглядами оказался в определенной информационной блокаде, и о моих новых книгах просто неоткуда было узнать. «Литературка» после моей антиельцинской статьи «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!» вообще не упоминала моего имени. Для «Нового мира» я был слишком национален. Для «Нашего современника» не достаточно национален. Кроме того, у моих издателей оказалась не очень хорошая система распространения, и мои книги расходились в основном в Москве и Питере, а до регионов они, как правило, не доходили. Иной раз на читательской конференции где-нибудь в Пензе меня спрашивали: «Почему вы после девяносто первого не выпустили ни одной книги? Вас не печатают?» Сейчас, конечно, издатели другие и ситуация другая. Сказалось и то, что читатель уже перенасытился развлекательной литературой, тем, что я называю «ПИПовская книжная продукция». ПИП — это персонифицированный издательский проект. Есть серьезная литература, которая развивает язык, двигает жанр, занимается социально-нравственным анализом, является своего рода сейсмографом политической жизни… А ПИПы — это просто словесный продукт, заключенный в яркую обложку, это доходная профессия, но она к литературе не имеет никакого отношения. Точно так же, как кроссворд…
— А как вы относитесь к Акунину?
— Акунин — это приличный вариант «ПИПа»: образованный человек, японист, пишет простым, небогатым, но достаточно грамотным языком. Но не более того. Чтобы понять коммерческую природу его «исторических» детективов, достаточно сравнить его с настоящим историческим писателем, скажем, с Пикулем. С помощью таких, как Акунин, у нас идет продуманное и абсолютно спланированное вытеснение из общественного сознания настоящих писателей «ПИПами». Ведь «ПИП» политически безвреден. Вы слышали от Акунина, чтобы он хоть раз дал какой-то комментарий к политической жизни страны, к каким-то экономическим процессам, культурным событиям? Никогда! Он будет говорить про своего Фандорина, еще про что-то, про то, какая у него трава на лужайке перед домом, куда он с женой съездил отдохнуть… Но только не о главном. Главная задача писателя и литературы, как ее всегда понимали в России, — будить мысль и совесть современников, противостоять власти, попирающей маленького человека. Акунину это не важно. Зато в день его пятидесятилетия чуть ли не все центральные газеты вышли с его портретом на первой полосе! Во время недавнего юбилея Солженицына вы много видели его портретов на первой полосе? Я не видел. Умер Розов. Вообще не заметили. Было 175-летие великого Лескова. Замолчали… А пятидесятилетие Акунина — это большое событие! Случайно? Конечно, нет! Ибо Акунин — это… такой Демьян Бедный нашего времени. А Демьян, между прочим, в двадцатые годы жил в Кремле, пока Сталин его оттуда не выпер. Так вот, задача «ЛГ» — напоминать о том, кто есть кто на самом деле. Мы пытаемся вернуть нормальную картину литературного процесса, нормальную творческую иерархию в сознание по крайней мере преподавателей-филологов. Потому что уже у многих поехала крыша. Ведь если в телевизоре козодоем кричит Пригов — то вроде как он и есть главный сегодня поэт. Давайте его анализировать. А что там анализировать-то? Как, собственно, нечего анализировать у Акунина. Ведь в чем отличие писателя от ПИПа? Писатель, даже самый плохонький, он все равно пытается разобраться в мире и в себе. Это его задача. А потом он уже думает про гонорар и проч. А ПИП сразу думает о том, что книга должна продаться и принести доход.