Шхуна причалила, не потушив мотора. Она принадлежала Нако Лазу — контрабандисту и пьянице. Он сошел на пристань и протянул морякам пачку сигарет. Закурили. Запасник, вплотную приблизившись к Лазу, тихо сказал:
— Есть для тебя одно дельце, барба…
Тот навострил уши.
— Какое, матросик?
— Начальство из Бургаса велит тебе доставить в Констанцу тайных агентов. Деньги — наличными!
— Дудки! — возразил Нако Лаз. — Я — вольный пират и плевать хотел на ищеек! Я сюда за арбузами пришел!
В эту минуту из мрака появились трое нелегальных и Димо. При виде их владелец шхуны усомнился в том, что они тайные агенты. К тому же он слыхал про Димо, что тот «коммуняга», и «дельце» разонравилось ему.
— Здорово, Лаз! — приветствовал его Димо. — Есть приказ от начальства.
Владелец шхуны сплюнул.
— Кто тебя поймет! — независимым тоном сказал он. — Сколько?
— В дороге сговоритесь. Горючее есть?
— Есть. Насчет масла сомнительно, но, пожалуй, хватит, — заявил Нако и тут же громко добавил: — Только ничего из этого не выйдет!
— Почему не выйдет?
— А вот так!
Запасник вскинул карабин.
— Пошли! — сурово сказал он. — И не трепаться!
Лаз безмолвно повиновался.
Димо, женщина и нелегальный помоложе спустились в кубрик. Их радушно встретил механик. Пожилой товарищ отстал, отвел в сторонку отпускника.
— Спасибо тебе, Христо, — тихо сказал он. — Спасибо от имени Центрального Комитета! — Он обнял запасника и взволнованно поцеловал.
К ним приблизился ефрейтор Ташо.
— Товарищ… — начал он и запнулся
— …Марек, — с улыбкой подсказал пожилой.
— Товарищ Марек, можно… и мне с вами? — робко спросил ефрейтор и смутился.
Марек задумался.
— Что скажет организация? — обратился он к Христо.
— Организация разрешает, — ответил сапожник. — Человек он верный. Малость непоседливый, но вы его там пообтешете! — и он засмеялся.
— В шхунах разбираешься? — спросил Марек.
— Я из Бургаса! — с легкой обидой сказал моряк.
— Поднимайся!
Запасник поспешно снял с себя матросскую форму и передал ее Димо, открыл сундучок — и снова превратился в сапожника. Поцеловал свой карабин и взволнованно сказал:
— Смотри, верни его!
— Непременно! — радостно усмехнулся молодой крестьянин.
Обороты мотора увеличились, Христо отдал концы, и шхуна медленно поплыла в ночь.
Христо в одиночестве стоял на пристани и махал рукой. Лицо его окаменело. Счастливцы, плывут в ту страну, где нет полиции, насилия и террора. Молодой сапожник с седыми волосами остался здесь, на родном берегу, у родного моря — во мраке варварского и жестокого безвременья. Что ж, он секретарь нелегального комитета партии…
Кто-то пробежал по деревянному причалу. Андрей!
— Ушли? — тревожно спросил он.
— Ушли!
Андрей разрыдался. Опоздал!.. А может быть, старший брат нарочно оставил его сторожить…
Оба стояли, молчаливые и сосредоточенные, пока огонек не угас в той точке, откуда начинался морской путь на Одессу.
Через двадцать два года после этого случая мы с Христо сидели в казино рыбачьего городка. Тихий пятидесятилетний человек с коричневым от загара благородным лицом и седыми, уже желтеющими волосами сдержанно улыбался.
— Такие-то дела, — сказал он и опять улыбнулся.
Над спокойным вечерним заливом поднималась низкая гора, будто нарисованная горизонтальными линиями на золотисто-красном грунте. Щедрое морское лето уходило. Дорого стоило оно, но прогуливающиеся по набережной курортники вряд ли подозревали его настоящую цену.
— На следующий день зверски пытали Андрея, но он не проронил ни слова. Уже после Девятого сентября я узнал, что Димо и Ташо вступили в Красную Армию и погибли в бою с японцами, — добавил Христо. — А товарищ с сильными руками, так крепко пожавший мне руку, оказался Георгием Дамяновым. Кто была женщина, я так и не знаю. Иногда я думаю, что она была русская и что звали ее, может быть, Наташей…
В расплывчатом закатном свете кружились буревестники. Они казались красными.
СТАРАЯ ШХУНА
Когда-то она была новой, сильной и стремительной. Ее хищные и дерзкие формы были созданы старым и добрым человеком, мечтавшим вернуться к себе в Геную.
Сейчас она неподвижно лежит на отмели у рыбачьего причала — полузатонувшая, с разбитой кормой, снесенными бортами, отломанным носом и треснувшими ребрами. Лежит, завалившись на правый бок, и ее перекосившаяся мачта беспомощно указывает на небо, как бы обвиняя его. Впрочем, она в то же время похожа и на руку, протянутую к городку с мольбой о пощаде.