Тут кто-то припомнил, что в прежние времена, когда не было рыбы, старые капитаны отправлялись по грибы. Основательно нагрузившись в тавернах, они брали лукошки и под звуки турецкого барабана и писклявого кларнета демонстративно и шумно проходили через весь городок, направляясь к болотистым лугам.
Ходить по грибы считалось женским делом, недостойным и унизительным для настоящего рыбака, и таким манером капитаны, вероятно, мстили морскому богу.
Говорят, после такого посрамления Посейдон останавливал ветры и выпускал рыбу.
— Ну, что ж, полный вперед! — со смехом произнес Лефтер и подставил перевернутую капитанку.
Мелочью набралось на две литровки виноградной водки.
И вот, веселые и разгорячившиеся, мы поднялись со своих мест и шумно и гордо, точь-в-точь как старые капитаны, отправились по грибы.
Шоссе извивалось по скалистой кромке залива, и море неотступно следовало за нами. С высоты оно казалось синим, почти летним, красиво задрапированным легкими белыми кружевами. Но мы-то знали, что это лишь издали.
Восточный ветер, сильный и стремительный, летел низко, на бреющем полете. От его холодного дыхания светлый воздух был звонким и чистым. Может быть, поэтому в ушах у нас звенело.
— А фотограф прав, — сказал Лефтер через некоторое время. — Пойдемте-ка в лес: до лугов далеко, да и женщины уже их обобрали.
Мы свернули с дороги и двинулись прямиком через холм, недавно засаженный мелкими кипарисами и смоковницами. Рассыпавшись нестройной цепью, мы поднимались с трудом — твердые комья земли и камни были нам не в привычку.
Наконец мы перевалили через холм и по крутизне спустились в глубокий лог. Море исчезло. Ветер стих. Мы очутились в другом мире — тихом, теплом и спокойном. На припеке сильно пахло сухой травой и листьями, осенней нежной землей.
Грибов не было.
Порядком устав, мы молча расположились под молодыми дубками. Бутылка, пройдясь по рукам, тоже легла на траву — сухую и теплую.
Перед нами поднимался крутой холм, поросший редким лесом. Листва была еще зеленой, лишь чуть жухлой, но кое-где в нее были вкраплены лимонно-желтые пятна увядания и металлическим блеском отливали черные, невесть как сохранившиеся прошлогодние листья.
За холмом вставала округлая фиолетовая вершина, а дальше, в мутной дали, синевато дымились леса Странджи.
Мы лежали и молчали, умиляясь твердой земле и тихому желтому свету, согревавшему нас.
Мимо, шаря глазами по траве, прошли две женщины. Занятые поисками грибов, они даже не заметили нас.
Женщины исчезли, и снова наступил светлый покой — покой неподвижного воздуха, серебряных паутинок и синевато-черных ягод терновника. Они были совсем рядом — спелые и крупные, с чудесным, чуть терпким вкусом свежей молодой осени.
Как давно не бывали мы тут!
Местность казалась нам совсем незнакомой, и мы с затаенной грустью открыли, что в этом мире есть и иная, спокойная прелесть.
Мы очень устали от бурь.
Лефтер, привлеченный, наверное, алыми плодами шиповника, растущего среди дубняка на дне лога, встал и направился к зарослям. Вот он остановился и замер. Издали можно было подумать, что он разглядывает каких-нибудь жучков, или грибами любуется, или же увидел спящего зайца — такого смешного в своем беспокойном сне.
Вдруг он отчаянно стал махать руками, подзывая нас и в то же время предупреждая, чтобы мы не шумели.
Мы, крадучись, приблизились.
Спрятавшись в высоких кустах, лежали, словно в гнезде, мужчина и женщина.
Мы узнали в них черного Сандо-механика и Дину — жену Лефтера. Это была весьма соблазнительная особа, и каждого из нас втайне тянуло к ней. Но в нашей среде существовал строгий неписанный закон, и мы твердо соблюдали его. И вот сейчас — этот Сандо, тщедушный, весь провонявшийся нефтью…
Дина никогда не ходила на пляж, и мы могли лишь догадываться о ее прелестях. Теперь же она лежала перед нами — женственная, томная, — и все это выглядело до мерзости отвратительным.
Лефтер скинул с себя полушубок и набросил на них. С перепугу они были готовы задать деру, но при виде нас поспешили спрятать под него головы.
Лефтер криво усмехнулся и пошел, не разбирая дороги. Мы — следом за ним. У него было двое детей, и сейчас он, наверное, думал о них.
Перейдя лощину, мы углубились в лес.
Грибов не было и там. Только горький боярышник да заячьи следы.
На одной укромной полянке мы снова нарвались на парочку. Кавалер вскочил и, пригнувшись, шмыгнул в чащу. Жена фотографа нагло взглянула на нас и, улыбнувшись всем, стала расчесывать свои рыжие волосы.