И, очевидно, я не буду пытаться поцеловать Элизу, если у меня где-то есть пара. На самом деле, я уверен, что все сложные затяжные чувства к моей бывшей жене, вероятно, рассеются в ту минуту, когда я действительно снова найду упомянутую истинную пару, верно?
Боже, я, черт возьми, надеюсь на это.
И все же, возможно, я не готов сейчас к спариванию. Не сейчас, когда я все еще дрочу с мыслями о бедрах моей бывшей жены.
Я провожу рукой по лицу. Это будет долгая неделя.
Проклятый дом. Здесь невозможно жить, невозможно избегать всех. Не знаю, зачем я вообще вернулся сюда. И чертовски уверен, что здесь нельзя найти покой.
Я работаю в старом кабинете отца, когда мама входит и закрывает дверь. Начинаю задаваться вопросом, пожаловалась ли ей на меня Элиза.
— Я направляюсь в больницу Святой Марии, — говорит мама, натягивая кардиган.
Моргаю. Сегодня не воскресенье, но я помню, что бабушка и дедушка посещали мессу даже в будние дни после того, как вышли на пенсию. Я не был там почти десять лет.
— Ты… — начинает говорить она, но затем слегка качает головой и отказывается от вопроса. — Ты бы не захотел пойти со мной.
— Нет, все равно спасибо.
Однако она не уходит, и у меня появляется знакомое ощущение замирания в животе, которое я испытываю перед большинством нравоучительных лекций.
Мама упирает руки в бока, как будто меня вот-вот посадят под домашний арест.
— Я видела, как вы с Элизой разговаривали.
— Мы наверстывали упущенное.
Она хмыкнула, и нотка в ее голосе указывает на то, что она услышала меня, но не уверена, что на этом все.
Я уже более десяти лет являюсь полноценным взрослым человеком, но, почему-то, все еще чувствую себя подростком, когда она так делает. Внезапно возникает ощущение, что я так и не повзрослел, не съехал и не разобрался в жизни, я просто ребенок, которого ей нужно научить, как вести себя в этом мире.
Сохраняю и закрываю программу редактирования, чтобы уделить все внимание матери, делая глубокий, недостаточно успокаивающий вдох. Я хочу поговорить, как разумные взрослые люди, которые могут уважать друг друга. И не собираюсь обращаться с ней, как с тираном, который хочет управлять мной на микроуровне, и, надеюсь, моя мать притворится, что считает меня дееспособным взрослым человеком.
— Послушай, из уважения к Элизе и к тому неудобному положению, в которое мы ее поставили, я не хочу продолжать говорить об этом.
Она качает головой.
— Дело не в этом. Я просто… ты знаешь, тебе не следует приближаться к ней. Особенно, когда полнолуние так близко. Твои братья понимают это, не знаю, почему тебе так трудно смириться с этой мыслью.
Думаю, моя мать просто намекнула, что я шлюха, но это не то, с чем мне стоит связываться.
Я стараюсь не закатывать глаза.
— Чего ты боишься? Что я сбегу с человеком? Разрушу свадьбу Логана своей драмой?
— Койоты, — холодно отвечает она, удерживая меня взглядом. — Люди страдают, включая тебя. Как бы тебе ни было трудно в это поверить.
Она не хочет видеть, как я становлюсь диким. Знаю, это означает, что она беспокоится о моей безопасности, моем здравомыслии, моем благополучии. Но трудно почувствовать теплоту в этих эмоциях-переживаниях. Знаю, как легко это становится инструментом контроля.
Я встречаюсь с ней взглядом, закрывая ноутбук.
— За исключением того, что я был в другом мире, вдали от своей стаи. Я прожил годы без нее. Я не стал диким.
— А ты уверен? Здесь не было никаких нападений животных, пока ты не появился… снова, — говорит она ужасно тихим и полным эмоций голосом.
Ее слова вселяют в меня некоторый страх, и я пытаюсь это скрыть.
— Знаешь, вокруг тебя бегает множество других койотов. Хотя быть ребенком-разочарованием очень весело, думаю, может быть, ты могла бы ненадолго предоставить эту честь кому-то другому, — отвечаю я, борясь с желанием зарычать и огрызнуться.
— Твои братья, Лора, все остались здесь. Они используют подвал пивоварни во время полнолуния, вместо того чтобы полагаться на волю случая. Узы стаи обеспечивают их безопасность.
Ее взгляд суров. Она так убеждена, что это единственный способ позаботиться о своих детях.
Я вздыхаю и делаю шаг назад. Точно такой же разговор у нас был десять лет назад, когда она умоляла меня не уезжать, а затем, пару лет спустя, когда она и слышать не хотела о том, чтобы я привел домой девушку, с которой познакомился и хотел представить им всем. Разговор, который у нас был еще миллион раз, когда я женился на Элизе.