Кроме того, я действительно не был уверен, что хочу найти пару. Когда я думал о союзе моих родителей, любая связь, напоминающая их брак, не казалась чем-то стоящим и желанным.
Какой должна быть пара вне представлений, с которыми меня воспитывали? Черт возьми, что вообще такое здоровый брак?
Я никогда не хотел быть похожим на своего отца, за которым во всем оставалось последнее, неоспоримое слово. И я не мог поделиться с ним своими проблемами, не ожидая, что это выльется в нотацию и чувство, что я был неправ, несмотря ни на что. Расти с таким отцом было достаточно плохо, но я не мог представить каково жить с такой парой всю жизнь. Даже мой неудавшийся брак казался лучше. Я не мог сосчитать, сколько раз Элиза указывала на недостатки в моем мышлении, как часто я испытывал облегчение от того, что был кто-то, перед кем я мог ошибаться вслух и не чувствовать стыда или вины из-за этого.
Никто никогда не говорил об этом прямо, но многое из того, что я узнал в церкви, сводилось к одному: если это было приятно, то, вероятно, это грех. Чувство вины, как образ жизни, было неизбежным до нее.
С Элизой всегда было безопасно быть неправильным или иметь странные маленькие недостатки. Я улыбаюсь, вспоминая ленивую субботу, когда она отдала мне свой телефон, а я передал ей свой ноутбук. Я позвонил ее дантисту, чтобы записаться на прием, потому что телефонные звонки все еще нервировали ее, а она просмотрела черновик моего электронного письма клиенту, чтобы сформулировать его немного более профессионально.
А потом мы вместе встали, чтобы приготовить ужин. Она терпеть не могла прикасаться к сырой курице, поэтому я всегда готовил эту часть, аккуратно отрезая жирные кусочки с краев. В той маленькой квартирке у нас была газовая плита, которую я абсолютно ненавидел. Возможно, я был избалован тем, что рос с гладкой стеклянной электрической плитой в доме мамы, которая казалась не такой опасной, как искры, газ и открытое пламя. Я подавал Элизе ингредиенты, как она просила, и чесал ей спину, пока она перемешивала их в сковороде, по крайней мере, до тех пор, пока она не начинала складывать грязную посуду, чтобы я помыл ее.
Я скучаю по дому, который у нас с ней был раньше, по вечерам, когда мои руки сморщивались из-за бесконечного мытья посуды и горячей воды, пока мы планировали нашу неделю. Возможно, пара вообще не была чем-то величественным, романтичным или даже мистическим.
Никаких таинств, никаких обрядов или ритуалов. Просто кто-то, кто заставлял обыденность жизни казаться чудесной.
Конечно, мне потребовалась пара минут, прежде чем я понял, что начал представлять себе пару в Элизе. Мне нужно прекратить это делать. Я вздыхаю, когда сворачиваю на другую улицу.
Несколько оставшихся летних светлячков летают над травой, особенно в местах, где она более высокая и дикая, на краю леса. Бесцельная пробежка только начинает поднимать мне настроение. Извилистая тропа по холмам круче и сложнее, чем я привык в пригороде Бостона, и я на полпути к городу, когда меня останавливает звук.
Ошибки быть не может. Из соседнего дома доносится слишком знакомое сопение.
Я останавливаюсь и вздыхаю, когда вижу ее с улицы. Элиза.
Я не знаю, какие инстинкты привели меня сюда, поскольку я действительно не обращал внимания, куда направлялся, но перед домом я все еще чувствую слабый запах освежителя воздуха из машины Лоры. Могу предположить, что моя кузина подвезла Элизу после катастрофы этого вечера.
Более того, я чувствую ее запах. У меня такое чувство, что я мог бы найти его и следовать за ним через всю страну.
Я провожу рукой по лицу. Не ходи туда. Не делай все хуже, чем оно уже есть. Особенно после инцидента в баре. Особенно не сейчас, когда восходит луна.
Но это Элиза. Я не могу игнорировать ее, когда она плачет.
Дверь широко распахнута навстречу прохладному осеннему воздуху, и я открываю сетчатую дверь, чтобы, стоя на пороге, быстро постучать.
Элиза поднимает взгляд со своего места на маленьком диванчике, сразу за входной дверью. Это место обладает тем же очарованием, что и ее старая квартира. Я узнаю многие ее вещи из тех времен, когда мы жили вместе: растения, одеяла и бесконечные дурацкие прихватки, разложенные повсюду.
Она бросает на меня быстрый взгляд, прежде чем ее лицо еще больше морщится, и она прячет его в ладонях.
Я вхожу в комнату босиком, достаточно громко, чтобы она могла меня услышать, выдвигаю стул и сажусь лицом к ней.
— Эй. Эй, тсс. Скажи мне, что это такое, — бормочу я так тихо, как только могу. Звук ее плача сводит с ума, как будто мне нужно выбежать и вцепиться в что-то, чтобы все исправить ради нее. Я не могу сказать, насколько это мои чувства, а насколько — влияние луны.