Завтра свадьба. У нас не так много времени, чтобы сделать вместе все, что я хочу. Я хочу привести его в свой коттедж и свернуться с ним калачиком на диване на вечер, хотя рационально понимаю, что это невозможно.
У него, должно быть, похожие мысли, потому что он целует меня в макушку с видом завершенности.
— Я должен отвести тебя на пивоварню как можно скорее, может быть, ты сможешь позвонить кому-нибудь, чтобы тебя забрали оттуда. Надеюсь, кто-нибудь не из моих родственников, — он морщится, делая неопределенный жест остальной части себя: — Ты же не хочешь видеть меня так близко к полнолунию. Это уже достаточно плохо.
Мое сердце сжимается. Я не хочу расставаться с ним в этот момент, чувствуя, что он все еще что-то скрывает от меня.
В такой уязвимый момент я хочу, чтобы он почувствовал себя желанным и достойным любви, но у меня не хватает духу ни с того ни с сего просто сказать ему, что я люблю. Может быть, я никогда и не перестану любить его, но я не могу вот так обнажить свое сердце. Я уже раз сгорела из-за любви к нему.
Но я могла бы показать ему, и, возможно, этого было бы достаточно.
Идея приходит мне в голову, когда моя рука скользит вниз по его животу, останавливаясь на ширинке джинсов.
Дыхание застревает у него в горле, и я слышу, как щелкают его зубы. Он достает свой телефон, чтобы проверить время. Я мельком вижу 9:03 на его экране, прежде чем он убирает его.
— У меня есть… может быть, еще час, прежде чем мне действительно нужно будет уйти. Обычно я могу сдерживать, по крайней мере, настолько долго.
— Итак… ты хочешь сказать, что у нас есть по крайней мере пятьдесят пять минут, чтобы добраться туда, и, возможно, еще пять минут в запасе?
Он прикусывает внутреннюю сторону щеки, прикрывая рот рукой, пока рассматривает меня.
— Скорее три.
Одной рукой я расстегиваю его ремень, затем пуговицу и молнию на джинсах. Он оглядывается через плечо, но не мешает мне вытащить его член в том месте, которое технически может считаться публичным. Полагаю, кто-то мог бы потратить десять минут, чтобы пройти через холм от пивоварни и увидеть нас, или проехать мимо со скоростью семьдесят пять миль в час.
Я, наконец, провожу ладонью по всей длине его твердого члена, нахожу отверстие в боксерах, чтобы вытащить его, моя рука обхватывает основание. Я наблюдаю, как Шон закрывает глаза и прикусывает губу от удовольствия этого первого прикосновения.
У меня слегка перехватывает дыхание, когда я позволяю себе взглянуть на его член и понимаю, что он не совсем такой, каким я его помню. Он стал толще, более глубокого красного цвета, головка со слегка заостренным кончиком, более отчетливые прожилки вдоль ствола. Я не до конца представляла, насколько полной была трансформация в полнолуние.
Осознание того, что его член сейчас даже немного похож на волчий, заставляет мой клитор пульсировать живее. Возможно, все эти странные сны должны были немного лучше подготовить меня к тому, насколько сильно это меня возбудит.
Я легонько, в качестве эксперимента поглаживаю его, наклоняю голову и смотрю ему в глаза.
Его ноздри действительно раздуваются.
Я чувствую, как подергивается его член в моей руке, и не могу сдержать улыбки. Я отступаю на шаг, опускаясь на колени.
Поднося сужающийся кончик его члена к своим губам, ощущая на них его жар, я облизываю его маленькими дразнящими движениями, прислушиваясь к каждой реакции в его дыхании. С каждым разом я беру головку в рот чуть глубже, поглаживая то, что не помещается, обхватывая ладонями основание.
— Будь со мной полегче, — говорит он, это своего рода самоуничижительная шутка, к которой я привыкла от него, но есть что-то, чего я не совсем понимаю. В его голосе слышится мрачный, низкий, тлеющий жар, с которым я не знакома.
Он должен знать, что я восприму это как вызов, поэтому я наклоняюсь, чтобы взять головку его члена в рот и хорошенько, сильно пососать. Он издает сдавленный звук, его рука крепче сжимает мое плечо.
Я с наслаждением провожу языком по головке и вверх и вниз по всей длине члена, но не думаю, что смогу даже попытаться заглотить его, хоть убей. Нет, у девушки должны быть границы.
Я собираю всю слюну во рту и провожу последнюю, влажную, грязную полосу по нижней стороне члена. Затем отстраняюсь, опускаясь на пятки. Я задираю рубашку до ключиц и вытаскиваю свои тяжелые груди из поношенного спортивного бюстгальтера.
На мгновение меня охватывает смущение. Мое тело изменилось сейчас: вес, который я набрала, растяжки, моя грудь не такая упругая, как у двадцатилетней, и, вероятно, на несколько сантиметров ниже, чем он помнит.