В Шереметьево ехали с Николаем Петровичем. И тот наставлял:
– Что бы они ни делали, что бы ни говорили – ты молчи. Ведь знаю: если что-то будет не так, ты терпеть не будешь. Но это тебе не «Спартак». На месяц закрой рот. Я же эту систему очень хорошо изучил. Правда, в заключении.
Мне быстро стало ясно, насколько же там все по-другому. Обед. Закончили есть, и вдруг Олег Долматов сказал, что хочет молока. Я засобирался в магазин, но Олег сказал, что нельзя ни в коем случае. Только через доктора.
Врач, услышав просьбу, заорал:
– Какого тебе еще молока? Не положено! Я меню составил – и все, больше ничего!
Я за голову схватился. Из «Спартака» такого доктора выгнали бы пинками под зад, чтобы не командовал. Игрок же не виски или вина просит, а молока – так почему же нельзя? Но в «Динамо» была такая дисциплина, можно сказать – палочная. И в том числе все питание шло исключительно через врача. Со мной-то никто так не обращался – все знали, что Бесков у меня в детстве был тренером. Но в самой динамовской атмосфере было неуютно.
Недаром Старостины назвали команду «Спартаком». Как и восставший гладиатор, она должна была быть командой-вольнодумцем. На этом ее дух и зиждился, и Николай Петрович всячески это поощрял.
А сегодня атмосфера в клубе такая, что игроки только о контрактах своих думают. Таких личностей, как тот же Дасаев, который мог высказать руководству все, что считал нужным, в последние годы в «Спартаке» не видно. И то, что в клубе должно быть единоначалие, что у игроков нет права открыто высказывать свое мнение – это ошибочная позиция.
По крайней мере, для «Спартака».
Бесков меня многому научил. Благодаря его усилиям я терпеть не могу разгильдяйства в футболе – не дай бог, мятые трусы или нечищеные бутсы! Кстати, он уже тогда, в ФШМ, матчи с трибуны смотрел. Кроме тех случаев, естественно, когда на стадионе, кроме лавочки для запасных, ничего нет. Как на «Трудовых резервах».
Он объяснял нам, что с трибуны лучше видит игру, тактику. Идет атака левым краем, а где в это время игроки правой зоны, что делают? Или почему игрок отдал пас влево, а не вправо? Ни один телеповтор не даст точной картины, а со скамейки этого не увидишь. Только с трибуны.
В динамовскую веру Константин Иванович меня обратить не пытался, знал, что я за «Спартак» болею. И не замечал я, чтобы у него, как некоторые говорят, такая уж антипатия к «Спартаку» тогда была.
Но унизить человека Бесков мог запросто. Женя Ловчев-то в «Динамо» именно от Бескова ушел. Самым любимым словом у Константина Ивановича было «бездарный», причем он прямо в лицо говорил: бездарный игрок, бездарный пас.
Однажды я услышал подобное даже в свой адрес. Играл за ФШМ с «Динамо», решил кого-то обвести у своего углового флажка. Мог спокойно отдать, но решил пофорсить. Финт не получился, у меня отобрали мяч, навесили и забили гол. И я от Бескова в перерыве услышал…
Потом месяц не спал. Константин Иванович не извинился – он всегда прав. Зато это стало уроком на всю жизнь. Понял: да чтобы я теперь «водился» в районе своих ворот – ни за что в жизни!
Поработать с Бесковым мне довелось и после окончания карьеры игрока – в сборной. В 1980-м он меня туда в качестве одного из помощников пригласил, а в 1982-м, когда после чемпионата мира его сняли, мы расстались. Помню, уже в Испании спросил его, зачем он пригласил помощниками Лобановского и Ахалкаци. Он лишь махнул рукой:
– Я устал с ними бороться. Пусть будет как будет.
Прежде чем взять меня, Бесков вызвал в Новогорск и спросил:
– Как игрока я тебя знаю, видел, а вот какой ты тренер?
И начал расспросы – о физподготовке, тактике и всем остальном. В итоге объявил, что берет меня на месяц испытательного срока. А в следующем месяце у нас была поездка в Италию, и я предложил себя на роль переводчика, сказав, что лучше на вакантное место лишнего игрока пригласить. После того сбора об испытательном сроке речи больше не заходило.
Языки я учил, еще когда играл. В 1970 году поступил на вечернее отделение иняза. Первые два курса был английский, а дальше на выбор. И я взял итальянский. Три года, два раза в неделю, когда был свободным от игр и сборов, Симонян меня в институт отпускал. Английский мне нравился еще в школе, а итальянский начал изучать благодаря музыке. Слушал песни, получал удовольствие и думал: «Как же будет здорово, если я их и понимать буду!» Плюс еще и «Спартак» в Италию каждый год ездил.
Ребята мне говорили, тот же Рейнгольд:
– Ну что ты вечно занимаешься, пойдем с нами в картишки поиграем!
Или на танцы в тарасовском клубе звали. А я им отвечал:
– Дурачье, вы не понимаете – это мой капитал на всю оставшуюся жизнь! При любом правительстве, при любой власти, в любой стране – этого у меня никто уже не отнимет, а только поможет!