С Вадимом Святославовичем потом познакомились. Хороший мужик. Он всегда приходил на наши игры с московским «Динамо», мы обнимались. Ну, врал… А как не врать? Это надо делать красиво, и у него получалось. Тем более что не по телевизору, а по радио, никто не проверит. Репортажи вел сумасшедшие!
А Николай Николаевич Озеров? Отец родной! Говорил:
– Валера, ни в коем случае нельзя показывать симпатию к какому-то клубу!
И я старался не показывать, хотя за «Спартак» очень переживал. А сейчас комментаторы что творят!
Меня в пятнадцать лет из «Динамо» в «Спартак» переманили. Там был скандал, конечно. В то время тяжело было переходить из таких военных организаций, как «Динамо». Тренером сборной Москвы по моему возрасту был спартаковец Васильев. Вот он и уговаривал: деньги, мол, будут платить. Но дело не в деньгах было, а в отношении к «Спартаку». Я ему и в динамовское время симпатизировал – влюбился в эту команду, когда в 1956 году увидел, как она «Буревестник» из Кишинева 9:2 разнесла.
И перешел. Месяц не давали играть, но потом разрешили. Конечно, рисковал, потому что руководство «Динамо», великие динамовцы – Соловьев, Семичастный – сначала уговаривали, а потом прямо угрожали. Но вышло так, как вышло, и я об этом абсолютно не жалею.
А то, что «Динамо» меня подметило – это случай. Леонид Соловьев, игравший центральным защитником и живший на Новой Басманной, шел мимо, а мы, пацаны, мяч гоняли. Остановился, подозвал меня, написал записочку, попросил на следующий день прийти с ней в «Динамо». Пришел, взяли в одну секунду, форму дали – и пошло-поехало.
В 1959 году я выиграл Кубок среди производственных коллективов в одной команде с будущими великими хоккеистами – братьями Майоровыми и Старшиновым. Мы с Борей и Славой по сей день дружим, они зовут меня на хоккейный «Спартак», я вручал даже приз лучшему игроку матча! Они играли только в Москве, а на финальную часть не ездили. Борис с Женькой здорово бежали, были крайними нападающими, злыми, как в хоккее. Конечно, они могли бы и в футбол заиграть. Славка все-таки бежал слабовато. Боролся – да, но у нас же не хоккей.
С хоккеистами-спартаковцами мы вообще дружили. С Виктором Шалимовым, Владимиром Шадриным. Шалимов рассказывал: Брежнев приходил на матчи своего любимого ЦСКА и иногда… засыпал. Первый период закончился – а он храпит. Сразу включали музыку погромче, чтобы храп не был слышен…
Но вернусь в свою юность. Я был моложе всех, семнадцать лет, быстрый, вот меня в ту команду и взяли помочь. Закончил восемь классов, и Николай Петрович, взяв меня в дубль, сказал:
– Мы потом тебя в вечернюю школу молодежи отправим, а пока устроим в артель, чтобы деньги были. Не имеем права пока тебе платить – слишком молодой.
И вот нас с Толиком Фирсовым, гениальным хоккеистом, устроили в артель в Лялином переулке. Получали три копейки, конечно, но я вроде как уже работал, поэтому меня и имели право заявить на Кубок производственных коллективов. Хотя что это была за работа? Приходили, приносили работягам-болельщикам водку и уходили.
А финал тот проходил в Тбилиси. Выиграли его 1:0 у команды краснодарского электролампового завода. Я был моложе всех лет на пять-шесть, но этот опыт наверняка помог мне в настоящий «Спартак» попасть.
Хотя, честно говоря, не думал, что заиграю. Мы жили в одной комнате с Севидовым, и Юрка дал мне важнейший совет:
– Делай свое дело. Как играл в пацанах – так и здесь играй. Никого не слушай – ни Симоняна, ни Дементьева, ни Старостина. Делай то, что умеешь делать. Природа дала тебе скорость – и используй ее при каждом соприкосновении с мячом. Насколько тебя хватит – настолько и хватит.
Хватило лет до двадцати восьми, когда скорость начала падать.
Или Тищенко Николай Иваныч, который со сломанной ключицей в полуфинале Олимпиады в Мельбурне играл, – золотой человек! Любил говорить мне:
– Сильнее тебя никого нет. Что бы тебе Симонян или Дементьев ни сказал – ты самый сильный!
Психологически это очень помогло. В этом поколении все были потрясающими людьми. Уже не играя за «Спартак», они все приходили в нашу раздевалку, когда мы приезжали в Лужники на матчи. Тищенко, Парамонов, Сальников… Для них двери были открыты.
Это была одна семья. Свои люди, посторонних нет. Встанут в уголке у стенки и смотрят. Сами, без разрешения, к тебе не подойдут. Сначала Симонян как главный тренер говорит, на что надо внимание обратить, потом Николай Петрович. А когда все это закончится, Старостин скажет: «Подойдите, подскажите». И Никита Павлович это приветствовал, потому что в схемы нас не загонял. Разрешал, допустим, нам с Хусаиновым меняться краями, когда что-то не идет.