Кто-то из его коллег в детстве мне нравился, к кому-то я относился нейтрально, кто-то меня раздражал. И лишь одного я любил. Того, кто был способен при выходе Юрия Савичева один на один с Таффарелом в финале сеульской Олимпиады закричать на всю страну: «Ну забивай, я тебя умоляю!» Савичев забил. Потому что ТАКУЮ мольбу не услышать было невозможно.
История спорта – это ведь не только голы, вратарские подвиги, победы. Это еще и такие вот культовые комментаторские фразы. Они врезаются в память чуть ли не сильнее, чем происходящее на поле. Потому что потрясающе передают чувства миллионов.
А передавать эти чувства он умел еще и потому, что не изменял себе. Сам Маслаченко называл эту свою неконъюнктурность «комплексом неподчинения». Он запросто мог, допустим, и ругать Гуса Хиддинка, когда все его хвалят, и хвалить, когда все ругают. И не из чувства противоречия, а потому что видел в футболе что-то свое.
В семнадцать лет мне, начинающему корреспонденту еженедельника «Собеседник», способному предъявить разве что любовь к футболу в целом и «Спартаку» в частности, посчастливилось впервые перешагнуть порог его квартиры в величественной «сталинке» на Соколе. К счастью, в хозяине квартиры не обнаружилось и намека на высокомерие, взгляд свысока, стремление поучать. Все знали, что он любил себя, но эта любовь распространялась и на тех, кто рядом. Будь они хоть на полвека младше.
Потому-то журналистский молодняк всегда и обожал его. Он влюблял в себя каждой фразой, не похожей ни на чью другую. Спустя несколько дней после нашей первой встречи завизировал то интервью совершенно маслаченковской подписью: «Проверено! Мин нет!» Для меня уже один этот автограф был высшей оценкой. Но тут произошло то, во что я еще долго не мог поверить. В качестве награды за труд Маслаченко предложил мне провести 90 минут матча «Спартак» – ЦСКА вместе с ним. В комментаторской кабине «Лужников»!
Разумеется, о том, чтобы я произнес в эфире хоть слово, не могло быть и речи. И вот это-то было самым мучительным. Не потому, естественно, что хотелось поделиться своими незрелыми мыслями с многомиллионной аудиторией. А просто потому, что футбол я воспринимал в то время еще как чистый, «нефильтрованный» болельщик. Как это – не издавать вопль восторга, когда «Спартак» забивает? Как это – не разражаться проклятьями, когда он пропускает? Как?!
Если бы я тогда не сдержался – боюсь, двадцать лет спустя, обратившись к Владимиру Никитовичу с просьбой об интервью для книги о «Спартаке», не был бы приглашен в ту же квартиру на Соколе.
На дворе был сентябрь. Тепло на улице и тепло на душе. Мы взахлеб проговорили часов пять, и я убедился, что за двадцать лет он не постарел ни на минуту. Чуть глуховат на одно ухо? Так и в 1990-м он был так же глуховат, и вообще это еще со времен его знаменитой травмы накануне ЧМ‑62. Но душа-то – та же, задорная, мальчишеская. И голос, и смех, и поведение, и стиль, и смак в изложении, и любовь к жизни, и страсть красиво одеваться. Недаром еще Николай Старостин в своей книге писал, что когда-то молодые игроки «Спартака» копировали даже походку Маслаченко.
Я их понимаю. А потому завидовал белой завистью коллегам с «НТВ-плюс», у которых было счастье видеть и слышать его, заряжаться его энергетикой каждый день.
И мне в страшном сне не могло присниться, что после сольного концерта в шелковом шарфике в «90 минутах» мы больше не увидимся с Маслаченко никогда. Вечером 18 ноября 2010 года великого комментатора разбил тяжелый инсульт. Десять дней борьбы врачей за его жизнь оказались безуспешными.
Наша встреча двумя месяцами ранее стала последним его большим интервью. В тот день Маслаченко собирался на церемонию вручения награды «Гордость России», о чем со смесью этой самой гордости и самоиронии он мне и рассказал, положив начало долгому повествованию.
– С того времени прошло уже больше шестидесяти лет, но я по сей день все отчетливо помню. Как-то я заснул в спортзале стадиона «Спартак» в Кривом Роге, где пропадал днями и ночами. И меня там в два часа ночи нашла мать. Искали по всему городу, а я безмятежно спал на матах. Вот с тех очень давних пор и поселилось в моем сердце это слово – «Спартак». По натуре я однолюб. И с женой мы вместе уже пятьдесят два года, а это – «вредное производство», тут год за два можно считать, ха-ха! Вот и с клубом – такая же история. Однажды попав в московский «Спартак», я больше никогда не болтался по командам, хотя возможностей было – не счесть.