– Вопрос с квартирой мы решим. Какую дополнительную зарплату тебе положить?
– А Игорь Нетто получает дополнительную зарплату? – ответил я вопросом.
– Честно? – задумчиво посмотрел на меня Чапай.
– А как иначе?
– Нет.
– Так как же я могу получать эту зарплату, если у вас Нетто ее не получает?
Я попросил лишь, чтобы мне в комиссионном магазине присмотрели какую-нибудь машину, поскольку на новую денег у меня не было. Старостин внимательно взглянул на меня и хмыкнул:
– Да это я тебе в два счета сделаю.
И действительно, я купил в комиссионке подержанный автомобиль, на котором ездила великая молодогвардейка по фамилии Борц. И притом что она была гонщица, я на той «Волге‑21» проездил целых двенадцать лет. А представляете, какие бы машины у меня были бы в Киеве?!
Но я ни о чем не жалею.
В 1966-м, уже будучи абсолютно спартаковским человеком, я часто общался со Старостиным. К тому времени мне уже очень хотелось понять его феномен. Были мы как-то во Франции, и я спросил:
– Николай Петрович, скажите, пожалуйста, мы достигнем когда-нибудь в материальном плане того уровня, что я вижу здесь, в Париже?
Чапай огляделся вокруг, понял, что лишних ушей нет, и ответил:
– Боюсь, что и твои внуки до этого не доживут.
Он очень хорошо отдавал себе отчет в реальности происходящего вокруг и идеологически был совершенно не зашорен. Блестяще знал историю, литературу. Мы ехали от Парижа до Лилля, и он мне едва ли не наизусть рассказывал «Девяносто третий год» Виктора Гюго. После чего я задал ему вопрос, почему «Спартак» назвали «Спартаком». Он ответил:
– Ты понимаешь, история о том, что на столе лежала кем-то забытая книжка Джованьоли «Спартак», я бросил на нее взгляд и понял, как будет называться команда, – это красивая выдумка. Мы назвали его так в честь оппозиционного молодежного движения Эрнста Тельмана в Германии, которое тоже называлось «Спартак». В это закладывалась скрытая контрдинамовская идея, но этого никто не должен был понимать – иначе название бы ни при каких обстоятельствах не прошло. Отсюда и романтическая выдумка про Джованьоли.
Я, чувствуя, что его потянуло на откровения, задал еще один вопрос:
– А что же все-таки явилось причиной того, что ваша семья была подвергнута репрессиям?
– Всякое было… – помрачнел Николай Петрович.
– Но какая основная причина – политическая, экономическая?
Он посмотрел в окно и хмыкнул. Рассказал, что на братьев Старостиных «повесили» пропажу какого-то состава с продовольствием, который ехал из Польши. Это была официальная версия органов. На самом же деле, по словам Николая Петровича, дело было в том, что в середине тридцатых годов он был в очень тесном контакте с комсомольским вождем Александром Косаревым. Именно с ним они разработали план первого чемпионата Советского Союза, и Косарев, друг и куратор «Спартака», проталкивал этот проект на более высокий уровень.
А потом, когда Косарева репрессировали и расстреляли, «отношения с врагом народа» вспомнили и Николаю Петровичу, и его братьям с сестрами. Старостин рассказывал мне об этом спокойно, потому что к тому времени Косарева уже реабилитировали.
Николай Петрович тогда активно работал над своей книгой «Звезды большого футбола», и появилась третья версия – что все это из-за знаменитого режиссера Мейерхольда. Старостины были очень большими театралами и крепко с ним дружили, и после того, как был репрессирован Мейерхольд, пошли «прицепом».
Тогда я сдался, не будучи в силах все это количество версий переварить.
Спустя некоторое время я познакомился с одним парнем, полковником, и наши жены стали общаться. Супруга нового знакомого оказалась суперразведчицей, да и сам он был непрост – зам руководителя Московского кинофестиваля, курировал литературу, журналистику. Однажды я приехал к нему, собралась компания. Стол «вел» мужик, оказавшийся большой шишкой с Лубянки. И как-то зашел разговор о Старостине. И вот этот самый человек, который до того вальяжно восседал во главе стола, вдруг изменился в лице и сказал о Николае Петровиче:
– Уголовник, б…!
После чего разговор на эту тему мгновенно прекратился. То ли там знали больше, то ли так насолил Чапай динамовскому ведомству…
Больше затрагивать эту тему не хотелось. Но загадка Старостина от этого не стала менее интригующей.
В середине шестидесятых в управлении спортивными делами ВЦСПС появился некий Николай Иванович Елисеев. Его и приближенных спартаковские люди впоследствии прозвали «черными полковниками». А «Спартак» тогда как раз был включен в систему профсоюзного спорта. Но родным для профсоюзов было «Торпедо» – тем более учитывая установку, что рабочий класс должен во всем задавать тон. То есть безоговорочным флагманом профсоюзного спортивного движения было предначертано стать именно автозаводцам.