Когда, наконец, в лагерь прибыл царь Плистарх, Клейдемос попытался добиться с ним встречи, но бесполезно.
Однажды он увидел, как царь проезжает верхом на коне по тропе, которая вела вверх из долины, осматривая укрепления осажденного города.
Он написал короткую записку и привязал ее к стреле. Прицеливаясь из лука в сторону неба, он рассчитал траекторию и выстрелил.
Стрела со свистом полетела по заданному курсу и воткнулась в землю всего в нескольких шагах от коня царя.
Плистарх спешился и торопливо вытащил стрелу, пробегая глазами послание. Он посмотрел в сторону города: бастионы были совершенно пусты, но на самом верху одной из башен он увидел неподвижного воина, закованного в сверкающие доспехи, который, казалось, смотрел на него.
Царь ответил долгим взглядом, а затем жестом приказал эскорту удалиться. Он подержал копье в руке, словно взвешивая его, и затем метнул его с огромной силой; оно попало в ствол высохшего оливкового дерева, которое стояло на полпути между стенами города и местом, где находился царь.
Воин исчез с башни, но вскоре после этого открылись одни из ворот города. Он снова появился на краю горы, воткнул копье в землю, и медленно пошел в сторону оливкового дерева.
Под взглядами своих телохранителей царь также пошел в сторону оливкового дерева. Воин поднял руку в приветствии, а царь некоторое время внимательно, молча рассматривал его.
Он встревожился при виде таких странных доспехов, его взгляд стремился проникнуть за забрало шлема, увенчанного волчьими клыками. Глаза, мерцающие в узкой прорези забрала позолоченного бронзового шлема, безусловно, принадлежали не рабу, сыну и внуку рабов.
Клейдемос впервые в жизни встретился лицом к лицу с этим царем. Он видел его раньше в Спарте, но всегда на расстоянии. Это был привлекательный молодой человек, немногим более двадцати лет, мускулистый, с темной кожей. Его длинные вьющиеся волосы доходили до плеч. Щит был украшен вырезанным изображением ястреба-перепелятника, символ Агиадов, династии его отца, царя Леонида.
— Кто ты такой? — потребовал царь.
— Разве мое имя важно? — последовал ответ.
— Нет, не важно. Но на твоем щите изображение головы волка, символ царя Мессении.
— Человек, стоящий перед тобой, носит доспехи Аристодема и, следовательно, имеет власть над людьми Ифомы.
Казалось, что Плистарх удивился.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил он.
— Мне известно, что ты доблестный сын, достойный своего великого отца. Поэтому я надеюсь, что ты уважаешь отвагу этого народа, который выстоял три года в борьбе за свободу. Эта война продолжается слишком долго; напрасно пролито слишком много крови. Позволь этому народу жить в мире на земле их предков. Если ты отведешь своих воинов, то тебе нечего нас опасаться. Мы готовы торжественно подписаться под договором о мире, от которого мы никогда не отречемся.
— У меня нет полномочий, предложить тебе договор о мире, если бы даже я и хотел поступить именно так, — сказал Плистарх. — Если хочешь спасти этот народ, постарайся убедить его вернуться на поля, которые он покинул. Если ты на самом деле имеешь над ним власть, добейся этого, и я, царь, даю тебе свое слово, что людям не будет причинено никакого вреда.
— Это невозможно. Они предпочтут скорее умереть. Если бы люди боялись смерти, они бы давно сдались вам.
— Тогда мне больше нечего тебе сказать. Готовься умереть в бою.
Он вытащил копье из ствола дерева и повернулся, чтобы присоединиться к своему эскорту.
— Подожди, если тебе дорога память о твоем отце! — закричал Клейдемос.
При этих словах царь развернулся назад.
— Послушай меня, — сказал Клейдемос. — То, что я собираюсь рассказать тебе, может показаться невероятным, но я клянусь богами Гадеса, что это правда.
— Говори! — приказал царь.
— Этой войны могло бы и не быть, если бы это зависело от твоего отца. Перед тем, как он погиб в сражении при Фермопилах, он послал эфорам и старейшинам послание с просьбой признать достоинство и величие илотов и предоставить им свободу, потому что он видел, как они умирают в бою рядом с равными. Признать их сыновьями той же земли… земли, на которой два народа должны жить в мире, — так он хотел. В послании он требовал также восстановить доброе имя царя Клеомена, твоего дяди, кого эфоры медленно отравляли ядами, вгоняя его в пучину безумия, и довели до смерти. — Плистарх снял шлем с гребнем; его лицо осунулось. — Но послание, которое должно было быть доставлено в Спарту по приказу царя Леонида Бритосом, сыном Аристарха Клеоменида, и Агиасом, сыном Антимаха, было похищено солдатом криптии и заменено чистым, пустым свитком. И потому двух воинов, доставивших его в Спарту, заклеймили бесчестьем, и они предпочли смерть позору.
— Разве можно тебе поверить? — спросил царь
— Я был при Фермопилах. Я вернулся с Бритосом и Агиасом. Я видел похищенное послание, — ответил Клейдемос, снимая шлем. — Ибо я — Клейдемос, брат Бритоса, сын Аристарха. Илоты называют меня Талос, по прозванию Волк.
— И я должен верить словам предателя? — резко сказал Плистарх.
— Я не предатель. Как только я узнал, кто я на самом деле, то решил служить городу, законы которого приговорили меня к тому, чтобы младенцем меня бросили на растерзание диким зверям в лес. Я, кому Спарта предписала либо умереть, либо жить в рабстве, сражался на передовой при Платеях. Я командовал войском равных в течение четырех лет. И я держал твою армию в готовности в течение трех лет. Знаешь ли ты, когда я решил вернуться к своему народу, который спас мне жизнь и вырастил меня? Только после того, как узнал, что правительство Спарты умышленно пыталось искоренить мою семью, замыслив послать отца и сыновей всех вместе в военный поход, который, как им было заведомо известно, не имел никакой надежды на успех. Я решился на это только после того, как узнал, что Спарта предала последнюю волю великого царя, доблестного и мудрого, — твоего отца, Леонида. И только после того, как я узнал, что Спарта безжалостно уничтожила людей, илотов, которые искали убежище в священном храме…