В маленькой революционной поэме «Отчарь» Есенин прямо объявлял:
Блоку не нужно было ничего объяснять. В поэме «Двенадцать», в последней её строке, красноармейцев ведёт «Исус Христос». Блок использовал староверческое написание имени Сына Божия.
Такое же написание использовал Есенин в сочинённом им в то же время большом стихотворении «Исус Младенец».
Революционные поэмы Есенина порой ошибочно трактуются как богоборческие, что совершенно не так. Это поэмы, восславляющие Господа истинного, не казённого. Это возвращение к исконной русской красоте, к её предначертанному Христову пути. Именно отсюда есенинская радость той поры.
Вне зависимости от того, как мы из дня сегодняшнего видим позицию Есенина тех лет, очевидно одно: он воспринимал национальное освободительное движение народа как борьбу с Антихристом.
В том числе, и это особенно важно, с антихристианским западничеством, которым, по есенинскому мнению, было тронуто правление последней династии.
В поэме 1918 года «Инония» (что означает — иная страна, страна иной, новой веры, под которой подразумевается, конечно же, Россия) Есенин напишет:
По морям, обратите внимание, «безверия»!
Истинная же вера, по Есенину, здесь, у нас. И Христос явится к нам не на американском железном корабле, а на нашей кобыле:
Ещё 1917‐м — когда ветры сияли и льды трещали, когда есенинское сердце радостно колотилось и глаза были распахнуты — откуда‐то, подспудная, вновь явилась та же тема, о которой вроде бы он всё высказал ранее:
Перед нами — не просто повторение сюжета стихотворения трёхлетней давности, 1914 года, о том, как автор этих строф однажды пройдёт мимо, не узнав Христа. Это — расширенное и уточнённое пророчество, удивительным образом отражающее ещё не написанные, не прожитые, не задуманные Есениным стихи.
Здесь появляется тема «пьяницы и вора», хотя до построенного на этой теме есенинского цикла «Москва кабацкая» оставалось ещё пять лет. Автор прямо сообщает: разлуку с Христом, богооставленность я не переживу.
Характерно, что в этих стихах он Христа проглядит оттого, что пьяный, хотя в 1917‐м Есенин почти не пил и пристрастия к спиртному не имел. До начала знаменитых и жутких есенинских запоев оставалось как минимум года четыре.
Всё себе предсказав, Есенин, как заговорённый, пошёл по этому скорбному пути.
Так начинается последний, самый болезненный этап в религиозной лирике Есенина.
Этап этот (1919–1925) мы охарактеризовали бы так: тоска об утраченной вере и невоцерковлённое по форме, но христианское по сути приятие бытия.
пишет Есенин в осеннем стихотворении 1921 года «Не жалею, не зову, не плачу…»
пишет Есенин в зимнем стихотворении 1925 года «Свищет ветер, серебряный ветер…».
Несмотря на то что этот ветер сдирает с человека слабую плоть — православной души его сквозняк не тронет, не победит.
В предчувствии неизбежного финала в стихотворении «Мне осталась одна забава» 1923 года он попросит как о великой милости только об одном:
Это великое завещание. В русской рубашке и — под иконами.
В одном из последних своих стихотворений «Не гляди на меня с упрёком…», написанном в том самом, предсмертном, декабре 1925‐го, Есенин признаётся: