На минуту Хильда застыла с шелковым свертком в руке, словно прикидывая, сколько он весит. Потом, внезапно решившись, она открыла самый нижний ящик комода, раскопала все вещи и засунула сверток как можно глубже. Потом заперла ящик. Теперь лицо и голос Рикки были погребены под кофточками и свитерами, словно корни, дремлющие в промерзлой земле.
Медленно, будто во сне, Хильда оторвала липучку от замочной скважины, вытащила вату и бросила ее в мусорную корзину. Уже взявшись за ручку двери, она на минуту задержалась и оглядела свою комнату. Без портрета Рикки на стене, без ваты в замочной скважине комната перестала быть святилищем. Просто комната, такая же, как у всех. И жизнь ее теперь стала просто жизнью, как у всех других, бесплодная, ровная пустыня, по которой ей предстоит брести без отдыха — отныне и до самой смерти.
Она вышла на площадку и стала спускаться по лестнице. Родни — он сидел у себя в комнате, настежь распахнув дверь, — увидел ее и ухмыльнулся про себя. Он был занят: придумывал остроты про слюнявых девчонок, которые воруют вещи у тех, кто сам их спер, вот и получается, что они — дважды воры. И еще он собирался придумать целую серию язвительных намеков на велосипедные ручки. Его лицо сияло от счастья, когда он вскочил и побежал по лестнице вслед за сестрой.
Спасатель
(Перевод Е. Суриц)
— Видал, какая пошла? — сказал Скотт. Он подался вперед и во все глаза смотрел в окно кабины. — Высокая, в белом купальнике?
— Ага, — сказал Джимми. Он несколько раз прошелся пыльной тряпкой по новенькой, свежепокрашенной стенке.
— Купальник ей мал. Заметил? — сказал Скотт. — Буквально все видно. Все.
— Да ну их.
— Тебе-то что. Ты сыт по горло, — сказал Скотт. — Тебе тут лафа.
— Да ну их.
— С утра до вечера, и ежедневно, — сказал Скотт. Он пошел к двери, открыл ее и уставился вслед девице в белом купальнике. — Обожду, пока загорать ляжет, а там уж подойду разгляжу.
— Валяй соображай, — сказал Джимми.
Никто не знал, почему Скотта зовут Скотт. Не имя, не фамилия. Но так его звали в школе, всегда, с тех, пор как Джимми помнил, а помнил он все с самого первого дня, когда им было еще по пять лет. И вот Скотт работает учеником на заводе, а Джимми на спасательной станции в Красных Скалах. Время-то идет.
— Эх, девчонки, — сказал Скотт. — Они все только того самого ждут. Это уж точно. Я там, у нас, насмотрелся.
— Разные бывают, — туманно сказал Джимми. Ему уже поднадоела тема.
— Да ну, все они одинаковые, — сказал Скотт. Он метнул в Джимми заговорщический взгляд из-под прыщавого лба. — Только про нас и думают. И до того себя этими мыслями доводят, что полдела у тебя уже сделано.
— Как это — сделано?
— Ну вот начнешь ее обрабатывать, — вдруг осипнув, тихо сказал Скотт; он воровски огляделся, будто здесь, в кабине, кто-то мог его подслушать. — И оказывается, что она столько про это думала, что полдела у тебя уже сделано. — Он подмигнул и хихикнул.
— Пойду окунусь, — сказал Джимми. И стал стягивать рубашку.
— Пусть полюбуются, мордашки, на твою шикарную мускулатуру, — сказал Скотт. — Ты на своей службе неплохо загорел.
Джимми раздражало, что Скотт его так разглядывает. Он снял брюки и аккуратно повесил на один из своих двух стульев.
— Уже в снаряжении, — сказал Скотт.
— А как же? — спросил Джимми. — Я на службе.
— Ах, скажите пожалуйста, — сказал Скотт. Он опять хихикнул. — Вся твоя служба — ходить по бережку и девчонок развлекать. А спасать тебе некого.
— Пойду поплаваю, — сказал Джимми. — Мне надо всегда быть в форме.
— Я тебя не держу, — сказал Скотт.
— Да, а кабина? — сказал Джимми. — Она должна быть пустая. Такое правило.
Скотт сразу скис и надулся.
— Сюда вход воспрещен, что ли?
— Только вместе со мной, — сказал Джимми.
Скотт встал.
— Что это еще за правило? — спросил он.
— Распоряжение мистера Прендергаста.
— А, этого…
— Он мое начальство, — сказал Джимми. Он выпроводил Скотта и запер кабину. — Поплавал бы тоже, раз делать нечего, — сказал он.
— Почему нечего? Сейчас пойду поищу эту, в тесном белом купальнике, и погляжу, что к чему.
Джимми двинулся к морю, а Скотт вдоль берега.
Сбегая к воде, Джимми прикинул шансы Скотта. Ясно, что, когда он найдет девчонку, у него не хватит пороху с ней познакомиться. Усядется за двадцать метров и будет сидеть мечтать. Скотт всегда так про них говорит, еще с одиннадцати лет, но когда доходит до дела, он очень стеснительный. Во всяком случае, как сам Джимми, а Джимми ужасно стеснительный. С тех пор как Скотт уехал из Красных Скал, поступил учеником на производство и домой наведывается только по выходным и по праздникам, он стал еще больше говорить насчет девочек, только вранье все это. Джимми понимал, что Скотт всего этого понаслушался от других учеников. Не с кем ему было все это проделывать, неоткуда девочку взять с его тощей, впалой грудью, сальными волосами и таким низким лбом, что где только прыщи-то умещаются! — да и зубы у него плохие, и ума маловато.