— Желаю вам удачи с вашей книгой.
Итак, Рут отправилась в Лондон для встречи с издателем, что успокоило миссис Хэттон, но вызвало полное изумление и непонимание у друзей и знакомых. По счастью, приближался конец семестра, поэтому она смогла выехать через десять дней после того, как получила от издателя приглашение.
В Лондоне стояла жара, воздух был густой и тяжелый. Проехав несколько станций на метро, Рут вышла, свернула не в ту улицу и потерялась. Выяснив наконец, куда ей идти, она поняла, что опаздывает и заспешила. В результате, когда она подошла к высокому старому особняку, расположенному на зеленом сквере близ Британского музея, от спокойствия, которое она сумела внушить себе в поезде, под влиянием жары не осталось и следа; к тому же она вся взмокла под костюмом, который был как раз, когда она прохладным утром выходила из дома, и оказался слишком плотным и жарким здесь.
По наивности Рут представляла себе издательство чем-то вроде помещения газеты, со стеклянными перегородками между кабинетами и слабым гулом печатных машин, доносящимся откуда-то снизу; здесь же, когда после, недолгого ожидания в приемной, ее повели вверх по узкой скрипучей лестнице мимо плотно закрытых на каждой площадке дверей, у нее возникло ощущение, будто она в адвокатской конторе.
Комната, куда ее привели, освещалась двумя высокими, в частых переплетах окнами, сквозь которые виднелась зелень деревьев. Во времена, когда писал Теккерей и когда в домах на этом сквере жила процветающая верхушка лондонской буржуазии, здесь явно была верхняя гостиная. Интересно, подумала Рут, сколько их, известных литераторов, проводили в эту комнату, усаживали в это мягкое кресло неопределенной эпохи, предлагали сигареты и шерри, как ей сейчас, одновременно вежливо осведомляясь, хорошо ли она доехала, и поддерживая разговор о Лондоне и неожиданно наступившей жаре. От сигарет она отказалась, а шерри решила выпить. Тут раздался телефонный звонок, и она, повернув голову, в течение нескольких минут разглядывала книги, расставленные позади нее на полках, — ряды томов, выпущенных этим издательством; она усиленно всматривалась в корешки, пытаясь прочесть фамилии авторов, вышедших под маркой, которая скоро будет стоять и на ее книге.
— Ну-с… — Раймонд Уотерфорд положил трубку и улыбнулся ей из-за письменного стола. Он был главным редактором фирмы, — с ним она и переписывалась. Это был крупный мужчина сорока с лишним лет, с редкими, растрепанными волнистыми волосами и мясистым квадратным лицом. Большой желтый галстук-бабочка в голубой горошек горел на его груди, резко контрастируя с синим костюмом в тоненькую полоску. Он вертел в руках новенькую вересковую трубку, однако не набивал ее табаком. Он уже сказал Рут, что трубки не курит — просто держит в руках: а вдруг это поможет ему отучиться от привычки без конца дымить сигаретой.
— Нам очень понравился ваш роман, мисс Хэттон. Все мои коллеги считают, как и я, что он удивительно хорошо написан.
— Благодарю вас.
— Это далеко не всегда бывает. Вы сейчас еще над чем-нибудь работаете?
— Я ведь его только что закончила и не успела ничего начать.
— Вы хотите сказать, что мы первые, кто с ним ознакомился?
— Да.
— А почему вы остановили свой выбор на нас?
— Потому что вы опубликовали двух-трех писателей, которыми я восхищаюсь. И если вы им подошли — значит, подойдете и мне.
Уотерфорд рассмеялся.
— Вполне справедливо. И я думаю, вам представится возможность убедиться, что, мы не хуже других в Лондоне умеем продавать художественную литературу. Насколько я понимаю, вы собираетесь писать новый роман?
— О да. Я сейчас вынашиваю одну идею.
— Прекрасно. Издатели, знаете ли, любят иметь перспективу на будущее. Как правило, первый роман не приносит денег — дивиденды начинают поступать, когда выходит второй или третий. Правда, в данном случае, если рецензенты поймут, кто перед ними, а публика должным образом откликнется, мы можем добиться кое-какого успеха. Но я бы не советовал вам излишне обольщаться. В нашем деле полно людей, чьи предсказания не сбываются.
Рут молчала. Здесь, конечно, такие вопросы задавать глупо.
И тем не менее она решилась спросить:
— А вам не кажется, что я кое-где пережала?
— В чем? Не понимаю.
— Ну, что есть слишком смелые места.
— Вы имеете в виду, что вы кое-что выпятили? Боже мой, нет, конечно. Никому здесь это даже в голову не пришло. — Он улыбнулся. — Вы по-прежнему живете с родными? — Рут кивнула. — Я иногда думаю, — сказал он, — что писатель должен быть всеведущим свидетелем — знать все, но не участвовать ни в чем.