Моя смена кончалась в пять часов вечера, а в шесть я уже был дома и включил радио. По радио сказали, что на заседании правления Коллинсона отстранили от участия в играх. Но про трех остальных, дескать, к соглашению не пришли. А назавтра в утренних газетах написали, что правление не могло не отстранить Коллинсона, раз он сам признался, что участвовал в сговоре, но трое других все отрицают, и про них, мол, пока ничего не решили. Я немного приободрился, а отец говорит: «Еще бы они решили во время розыгрыша кубка! Ведь у них в субботу игра с болтонцами. Станут они отстранять этого позорника Грейнджа перед таким матчем — ищи дураков! Да они его до конца сезона не отстранят, а потом — у них верный расчет — все забудется, федерация-то и промолчит. Попомни мои слова…»
— А ты, — говорю, — во всем только плохое видишь.
В тот день после работы я опять к нему поехал, и около его дома никого не было. Я позвонил, и к двери подошла его жена — я узнал ее по фотографиям — и выглянула в щелочку.
— Вам кого? — говорит.
Я ее спрашиваю:
— Томми Грейндж дома?
— Не знаю, — отвечает. — А вы, собственно, кто?
— Передайте ему, — говорю, — что пришел его друг, один из его самых верных болельщиков.
Она мне говорит:
— Он никого не хочет видеть, — и захлопнула дверь перед самым моим носом.
Тогда я прокрался по садовой тропинке, вышел на газон и глянул в окна гостиной, но шторы были задернуты, и я понял, что он дома, потому что к тому времени еще не стемнело. Я слонялся вокруг дома до позднего вечера, на улицах зажглись фонари, но он так и не появился.
На другой день я опять туда поехал и прождал его понапрасну часа полтора, но на третий раз, в среду, я его поймал. Он примчался на машине и сразу въехал в гараж, а когда он оттуда вышел, я остановил его и сказал: «Мистер Грейндж, вы меня не помните, я знаю», — а он повернулся и говорит, да так злобно: «Ну? Что вам от меня надо?»
Я говорю ему:
— Мистер Грейндж, я болею за «Юнайтед», я за вас болею, мне надо с вами поговорить.
Он спрашивает:
— О чем?
Я говорю:
— Об этом деле.
И тогда он сказал:
— А ну отвали!
Я говорю:
— Нет, нет, мистер Грейндж, ну пожалуйста, я на вашей стороне, — и пока мы разговаривали, он шел к крыльцу, а я плелся сзади.
Он сказал:
— Расповадились! Давай уматывай отсюда!
Я говорю:
— Мистер Грейндж, пожалуйста, мистер Грейндж, вы же меня видели, вы со мной разговаривали, — но он уже вставил ключ в замочную скважину и говорит: «Чтоб больше я тебя не видел!» — потом вошел в дом и захлопнул дверь.
Мне опять стало не по себе, я побрел от его дома, просто так побрел, я не знал, куда тащусь, и свернул в какой-то не тот переулок и поэтому не вышел к автобусной остановке и потом минут тридцать не мог ее разыскать, но когда я сел в автобус, то понял, что не прав: нельзя на него обижаться, ведь он меня не знает, а они его, наверно, совсем затравили. И тогда я решил написать ему письмо — я ведь знал его адрес — и рассказать о себе и объяснить, почему я хочу его увидеть, а уж потом снова к нему поехать.
Я вернулся домой и написал ему письмо и все объяснил: как я им восхищаюсь, как я ему верю и как мне надо с ним увидеться, а то я просто места себе не нахожу.
Мне не хотелось снова выходить на улицу, да и все равно письмо вынули бы только утром, и назавтра я отправил его по пути на завод, а через день, в пятницу, снова поехал к Томми. В то утро опубликовали список футболистов, которые должны были играть в воскресенье, и Томми в него включили, а Коллинсона нет.
Я считал, что теперь он должен меня выслушать — я приехал, подошел к его двери и позвонил. Никто не откликался, и я позвонил еще раз — я громко позвонил и услышал шаги, и дверь распахнулась, и это был он.
Он глянул на меня и говорит:
— Тебя предупреждали, чтоб ты тут не шлялся?
Я ему говорю:
— Вы ж получили мое письмо — ведь получили, правда? Я же все там объяснил.
А он отвечает:
— Какие, к черту, письма? — да как хлопнет дверью. А я остался на крыльце.
Но я не мог так уйти, просто не мог, мне надо было поговорить с ним во что бы то ни стало, и я опять позвонил, и еще раз, и еще, и услышал его шаги, и дверь открылась — он вышел и сказал: «Тебя предупреждали!» И тут он меня ударил.