Он смотрел на большой сад за домом, окруженный стенами. И вдруг стало душно и тесно в груди — не от этих стен, ведь за ними виднелись другие сады, а еще дальше поля, — но от зыбкого столбика дыма, что поднимался высоко над костром в углу сада. Там стояла старуха, тыкала в костер палкой и пристально, хотя без всякого удивления, смотрела прямо на него. Она даже кивнула ему, и, секунду помешкав, он в ответ преспокойно помахал фотографией. Но внутри у него похолодело. Старуха явно ждала, что он спустится к ней, и, когда он поспешно сошел вниз, уже стояла на дорожке у самого дома. Он сразу сбавил шаг и пошел за ней в сад за домом; там они остановились и поглядели друг на друга. Старуха была высокая, сухопарая, на ее лице, скуластом и очень смуглом, блестели темные, глубоко запавшие глаза. Черные волосы, лишь слегка тронутые сединой, закрывали уши и тяжелым узлом падали сзади на шею. Она наклонилась, большими руками стиснула палку, которой только что помешивала в костре. Поглядела долгим взглядом прямо в глаза незваному гостю и наконец заговорила:
— Так, стало быть, ты и есть тот самый двоюродный брат?
Голос был старчески сиплый, и слова она выговаривала как-то чуточку не так, будто иностранка. Вопрос остался без ответа и словно растаял в воздухе вместе с клубами дыма, за которыми мальчик следил завистливым взглядом. Ведь сейчас на него все настойчивей посыплются еще и еще вопросы. Сейчас его прижмут к стенке, станут шпынять, выпытывать… А пока он улыбался, и, похоже, старухе это не понравилось.
— Вот не ждала, что они пришлют мальчонку запирать дом, — сказала она. — Я думала, придет кто-нибудь взрослый.
Это его уязвило. Он забыл о робости, обозлился, улыбка его стала дерзкой.
— Ко всему ты еще и запоздал, — продолжала старуха, глядя на его губы, — сильно запоздал. А у меня дома дела, и мужчин пора кормить. Ну да ладно — пришел, и слава богу. Значит, мне можно идти. Я гляжу, ты уже подобрал все, что тебе требовалось.
Ее взгляд скользнул по фотографии, которую он все еще держал в руке, другой рукой он перебирал хрусталики у себя в кармане. На ощупь они казались сейчас бриллиантами, но ему это было неприятно. Старуха все не уходила — подошла к сараю, рывком распахнула дверь. Там в одном углу была свалена всякая хозяйственная утварь — из темной груды торчали сенные вилы, грабли, садовые ножницы. По стенам висели рюкзаки, на шнурках болтались походные башмаки, между мешков и старых плащей валялась смятая, но все еще снежно-белая новенькая палатка. Пахло заплесневелой резиной, луком и масляной краской.
— Вот, погляди! — сказала старуха. — Тебе в доме, верно, было легче управиться, чем мне здесь. Подсоби-ка теперь! Кое-что еще заберут грузчики, а остальное — на свалку.