Тим сунул в карман брюк три запасные обоймы и, держа в одной руке винтовку, быстро пополз зигзагом вверх к единственному прикрытию — двум валунам, которые одновременно скатились с вершины и, вдавившись в рыхлый сланец, образовали выемку. Валуны можно использовать как бруствер, правда не такой надежный, как на вершине, а в выемке мог бы укрыться человек.
Холтье успел три раза выстрелить в него, пока Тим добежал до места и, задыхаясь, с разбегу упал на землю за валунами. Одна пуля сорвала правый погон, другая ударилась прямо у самых ног, с такой силой швырнув ему в голени пригоршню камешков, что он вскрикнул от боли.
Он долго пролежал за валунами, уткнувшись лицом в землю, и все не мог отдышаться. Его так потрясло, так ужасало и то, что он сам натворил, и чуть было не учиненная над ним расправа, что ему было почти безразлично, убьет его Холтье или нет. Он допустил просчет, приведший к катастрофе; простую полицейскую операцию в помощь гражданским властям ухитрился довести до полностью проигранного, хотя и небольшого по масштабам, сражения. Четверо его солдат убиты, еще трое ранены, причем настолько тяжело, что даже те, кто выживет, останутся на всю жизнь калеками; взвод, позабыв о чувстве воинского долга, в панике бежал, а затем взбунтовался. И вот он остался один; человек с винтовкой против другого человека с винтовкой; они сразятся сейчас насмерть, как два гладиатора для забавы кровожадных зрителей, расположившихся внизу.
Теплый, золотистый свет внезапно коснулся развалин и большой желто-оранжевой волной быстро растекся по вершине горы, окрасив в рыжеватый цвет испещренный полосами песчаник. На секунду Тиму показалось, что у края самодельной крепости, в самом низу, что-то сверкнуло среди камней, и, приподняв винтовку дюйма на два над слоем гальки между валунами, он выстрелил. Этот первый за все время сражения ответный выстрел англичан не нанес противнику особого урона: пуля угодила в каменную глыбу и отколола от нее кусок песчаника. Ответ последовал немедленно, и Тим почувствовал, как задрожала прямо перед ним земля и во все стороны полетели каменные осколки. Он прижался к земле, распластался как только мог в неглубокой впадине, и тут же еще четыре пули чиркнули о загораживающие его валуны.
Он дышал теперь ровно, и сердце билось нормально, но его очень сильно мутило и не стошнило лишь потому, что он ничего не ел с предыдущего вечера. Он понимал, что после того, что случилось, его карьера в армии закончена; даже если он выберется отсюда живым, ему все равно предстоит военно-полевой суд, в лучшем случае — следственная комиссия. Если ему повезет, все, может, обойдется тем, что ему вкатят строгий выговор и года на два разжалуют, но на военной службе ему уже не преуспеть: оставшись в армии, он не поднимется выше майора, а в сорок пять его выпроводят в отставку, назначив мизерную пенсию. Почему он не послушался вчера Редлингхойса? Так просто было бы, заключив с ним молчаливый уговор, патрулировать населенный район долины, не слишком усердствуя, но все же так, чтобы не мог придраться Тарбэдж. Холтье к этому времени давно бы выбрался отсюда, возможно, уже подъезжал бы к границе. И солдаты были бы довольны, да и он сам что-нибудь получил бы от Редлингхойса за помощь — фунтов пятьсот, а то и тысячу. Через несколько месяцев, вернувшись в Англию, он, может быть, купил бы новый автомобиль. Но он не послушался, и в результате — четверо солдат убито, трое изувечено, его карьера погублена, а кровопролитию не видно еще конца.
Еще одна пуля чиркнула о валун перед ним, и снова брызнули каменные осколки. Если Холтье будет долго сюда палить, от его укрытия и следа не останется. Сухой песчаник на удивление легко крошится. Впрочем, «крепость» ведь тоже сложена из песчаника, и остроносые пули куда опаснее для него, чем тупоносые, так как не только царапают поверхность, а проникают глубже и дробят весь камень. Тим осторожно пододвинулся поближе к проему и, не отрывая подбородка от земли, поднял глаза и впервые внимательно оглядел «крепость». Она представляла собой беспорядочное нагромождение каменных глыб, многие из которых были не больше обыкновенного крупного камня. Глыбы были кое-как навалены друг на друга, как в игрушечной крепости, которую строили дети. Именно таким образом была сложена У-образная часть, где находился Холтье, и, вышибив из основания две-три глыбы, можно было обрушить все сооружение.
Тим очень медленно приподнял винтовку; очень медленно, высунув от усердия кончик языка, прицелился в ярко-желтую глыбу у основания «У». Потом выстрелил четыре раза и юркнул, как змея, в свою нору, спасаясь от ответных выстрелов Холтье, осыпавших его каменной крошкой. Вставив новую обойму в магазин, он снова подполз к отверстию и увидел, что камень, в который он стрелял, исчез, и два соседних тоже, а вместо них в стене зияет черный пролом. Пока Тим разглядывал «крепость», у него вдруг вырвало из рук винтовку, и вокруг хрустнули и зазвенели разбитые камешки. Один из голышей ударил его прямо по губам, расквасив их и выбив передние зубы. Тим уткнулся лицом в землю и лежал не шевелясь, все плыло перед ним, в ушах звенело.
Что-то теплое коснулось сзади его шеи, и в первый момент в его затуманенном сознании мелькнула мысль, что это может быть лишь кровь из новой раны, но потом он наконец сообразил, что это солнце. Приподняв разбитое лицо над выпачканными в крови камнями, он увидел, что уже вся гора сверкает, залитая ярким светом; солнце взошло, день наступил.
Тим снова поднял ослабевшими руками винтовку, мучительно долго, но теперь уже с полным безразличием прицелился туда, откуда бил в него Холтье, и наконец спустил курок. Он увидел, что пуля вышибла еще один камень над пробоиной, но стена продолжала стоять, такая же прочная на вид, как в тот день, когда ее сложили. Не обращая внимания на свистящие вокруг пули, Тим опять поднял винтовку и попробовал прицелиться в бледно-серую глыбу возле дыры. Но у него сильно дрожали руки, и серая глыба не держалась на мушке… или это она сама и двигалась? Да, она. Глыба обрушилась неожиданно, а вместе с ней хлынул ливень камней и пыли. Затем накренилась и вся стена, с грохотом рухнула и покатилась к Тиму вниз по склону целой лавиной белых, коричневых, желтых камней.
И тут Тим в первый раз увидел Окерта Холтье. В одном из проломов вдруг появилось испуганное, грязное лицо, запрокинутое вверх, к вот-вот готовым рухнуть остаткам стены, одна рука поднята, как будто для того, чтобы заслониться от камней, светлые волосы, распахнутая на шее рубашка цвета хаки. Тим быстро прицелился прямо туда, где был расстегнут ворот, бахнул выстрел. Холтье закинул голову назад, дико взмахнул руками и исчез среди камней и пыли. Сквозь пыльную завесу Тим разглядел винтовку, которая лежала на щебне, там, где только что стоял Холтье. И тотчас зажмурился: мимо с грохотом и шумом прокатилась каменная лавина.
Из всего взвода только четверо следовало за Тимом, когда в ярком свете утреннего солнца он карабкался к гребню горы. Один из них был Ролт, с ним за компанию полез и Гаррел, которого поддерживали по бокам двое приятелей. Ярдах в десяти от вершины они поравнялись с Тимом.
— Ну как вы? — Голос Ролта прозвучал смущенно и неуверенно.
Тим все-таки выиграл сражение с Холтье, и, хотя начало этого сражения ему никогда не простится, как победителю ему причитался определенный почет. Но Тим лишь глянул на него и ничего не ответил, и, как видно, не оттого, что не мог говорить, — не так уж сильно расквасило ему губы.
Гаррел тяжело дышал от боли да к тому же запыхался на крутом подъеме.
— Он… попал… в него, — отрывисто пробормотал он. — Точно. Я видел. Кажется… в голову.