– Не бывать непутевому щеголю у нас на пороге, – князь изорвал письмо в мелкие клочки и потоптался на них. – Как можно в твои годы не знать, что на уме у всех гусар без исключенья? Гулянки да распутные девицы!
– Павел вовсе не такой, – надула губки княжна. – Он человек серьезный и приличного поведения. Вы можете не верить, но я сердцем чувствую, что любовь между нами зародилась с первого взгляда.
– С первого зародилась, с десятого за ворота укатилась, – князь молитвенно воздел руки. – Знаю я, как это все у молодежи бывает. На мимолетном увлечении не построишь крепкую семью. Потому мы с матушкой приняли решение прекратить все твои душевные метания, любовные терзания и необыкновенные мечты. Выбрали для тебя лучшего в губернии жениха.
– И кто же он? Говорите скорей, – княжна в страхе подскочила на диване.
– Евсей Калистратович Толоконников. Купец первой гильдии, – с гордостью представил князь. – Надежный человек, и главное состоятельный. Считай, тебе повезло, что супружница его в начале года преставилась на небеса, так и не сумев за десять лет брака родить мужу наследника.
– Помилуйте, батюшка! – княжна вскочила с дивана и подбежала к отцу. – Видала я его на прошлом балу. Овсей ваш стар и некрасив. Борода до пупа и лоб в морщинах. Не пойду за него замуж!
– Зато с таким супругом будешь как за каменной стеной. Евсей Калистратович далеко от дома не отлучится, не то что непутевый гусар: сегодня он здесь, а завтра его след простыл!
– В одном вы правы, батюшка. Овсей ваш скоро и вовсе из дома выйти не сможет. По крыльцу не спустится, в бородище накрепко запутается, как маленькая рыбка в сетях рыбака.
– Ишь ты, какая стала непокорная и острая на язык. Ничего, пора тебя приструнить! Ограничить встречи с гусарами да писарями, – князь погрозил дочери пальцем, надув щеки. – Посидишь под домашним арестом. А как вернется жених из дальнего странствия, так воскресным днем после обедни к нам в гости пожалует со сватами.
– Ох, вынудите вы меня, батюшка, пойти на самые крайние меры, – княжна нарочито глубоко вздохнула, приложила руку по лбу и уселась на диван, придерживая пышные юбки.
– Это еще на какие? – встревоженно спросил князь.
– Сбегу я из отчего дома, – решительно заявила княжна. – Позволю бравому гусару меня похитить, увезти в дальние дали. Уж лучше по чужим землям скитаться, чем быть женой противного старого купца!
– А я предчувствовал твои дурные помыслы, – спокойно ответил князь на ее угрозу. – Уж шибко красивыми дифирамбами расписал непутевый гусар свои чувства к моей родимой кровиночке. Потому я приказал выставить у ворот стражу, а домашней прислуге назначил двойное жалованье, чтобы следили за тобой во все глаза, не выпускали из виду.
– Разрешите хоть на городской праздник съездить, – взмолилась княжна. – Показать людям нашу прекрасную тройку рысаков, лучшую в губернии.
– Езжай, – смиловался князь. – Но будешь под присмотром кучера, и никаких наметок к побегу, иначе после и взаправду не ступишь за порог. Уж ежели собралась улететь из родного гнезда, то я тебя не отпущу порхать на пыльных просторах, а пристрою в надежную курятню.
– Вы хотели сказать, в голубятню, батюшка? – княжна улыбнулась, держа в уме хитренький план по отвлечению кучера. – Где видали кур, порхающих на просторах?
– В той же дивной стране, где живет овсяный купец Овсей, водятся эти вольные куры, – засмеялся князь и вышел из гостиной.
Директор музея Нина Климовна едва не запорола нам дубль. Приди она хоть на полминуты раньше, и пришлось бы переснимать.
Взволнованная запыхавшаяся женщина в припорошенной снегом каракулевой шубе выглядела так, словно мчалась в усадьбу через весь лес, убегая от рассвирепевшего лося или барина-упыря.
– Что ж вы снова пришли висеть у нас над душой? – Аркадий Натанович встал с раскладной табуретки и повернулся к Нине Климовне. Чувствовалось, что достала она его до печенок постоянными вмешательствами в съемочный процесс. – Я вас клятвенно заверил, честное слово дал, что ничего не случится с музейными экспонатами. Все будут целы и невредимы.
– Да с некоторыми… лучше бы случилось! – Нина Климовна в сердцах воскликнула и наклонилась поднять с ковра выпавшую из кармана варежку. – Не будь портрет графа внесен в государственную опись и проштампован, мы бы его взяли и сожгли от греха подальше.
– Натуральное средневековье, – скривился Сергей. – Хорошо еще, что они только портреты собираются жечь, а не сажают на костер живых людей.