Лена пожала плечами.
— Чертовски странно, если честно. Поначалу чувствуешь себя компьютером на полставки: вроде голова по-прежнему твоя, но в ней щёлкают какие-то цифры. И мир ощущается странно — скажи пока зрению и прочим прелестям тела. Потом тебя забирают какие-нибудь техники, и неделю проводишь в боксе, пока тебе настраивают и отлаживают эмоции, делают восприятие более или менее человеческим. Ну и всякая другая лабуда. Особенно весело, когда они что-то делают не так. Вам когда-нибудь перекручивали голову так, что вы начинали слышать цвета и ощущать звуки на вкус?
— Нет. Хотя знаю, как такого добиться.
— Никогда не пробуйте. Невероятно жуткая дрянь, — она усмехнулась. — В общем, выходишь потом из бокса, навстречу новой жизни — и понимаешь, что все твои друзья мертвецки нажрались на твоих же поминках, а теперь старательно тебя избегают. И летать с тобой тоже особенно никто не хочет: ты теперь плохая примета. Проводишь пару месяцев, маясь дурью, вызываешься добровольцем уже в любой полет, куда возьмут. Как-то так. Паршиво, в общем.
Она, оторвавшись от своих карт, вопросительно посмотрела на Таонго.
— А с чего такой интерес, док? Собираетесь пополнить наши ряды?
Он замялся, пытаясь подобрать ответ. Лилимы и правда завораживали его — тем, насколько крепко цеплялись за мельчайшие проявления своей человечности. Эмоции, характерные жесты, мимика — все вещи, которые не должны были иметь значения для, по сути, скопления данных в аморфном летающем механизме. Даже простое сохранение человеческой формы было нецелесообразным, а уж попытки изображать ходьбу и пользоваться руками… Такая странная привычка — быть человеком. Таонго виделось в ней нечто большее, чем простое копирование, но признаться в этом ему казалось непрофессиональным. В самом деле, где в человеческом теле душа и каким образом она попадает в машину?
— Врачебное любопытство, наверное, — нашёлся наконец он. — С примесью шкурного интереса. Если все станут машинами, я останусь без работы.
— Угу, — хмыкнула Лена. — Придётся переучиваться на инженера.
Она обернулась к Мэй.
— А вы, кэп, что думаете о лилимах?
Та устало закатила глаза и отложила планшет в сторону.
— Я не думаю, Новикова. Я смотрю конкретно на вас и делаю выводы из увиденного. Пока что — неутешительные.
Лена скорчила гримасу, явно собираясь что-то ответить, — но не успела. Раздался звук расходящихся дверных створок, и лилим замерла, смотря куда-то через плечо врача. Обернувшись, Таонго увидел вошедшего в кают-компанию Карла; судя по чашке кофе в руках, тот возвращался с камбуза. Он сухо кивнул капитану и Таонго, но, заметив Лену, тоже замер на месте. Повисла звенящая тишина. Лена буравила Карла взглядом, в котором постепенно разгоралась ярость. Тот смотрел в пол.
— Карл! — нарушил затянувшуюся тишину Таонго. — Не хотите присоединиться к нам? Втроём веселее!
— Спасибо. Не хочу, — голос Карла был глухим и сдавленным. Сорвавшись с места, он быстрым шагом пересёк кают-компанию, держась как можно дальше от Лены, и скрылся в коридоре. Лилим проводила его злым взглядом.
— Какой же ты урод, Карл, — тихо пробормотала она.
— Вы с ним знакомы? — удивился Таонго.
— Были когда-то, — она закусила губу. — Знаете, док, я лучше вернусь на мостик. Не хочу лишний раз никому попадаться на глаза.
Она не стала двигаться — просто исчезла со своего места, рассыпав карты по столу. Скользнула в сторону и вновь закрылась дверь. Мэй и Таонго посмотрели вслед умчавшейся невидимке.
— Не нравятся мне эти двое, — хмыкнула капитан, снова берясь за планшет.
— Почему? — спросил доктор.
— Нам работать вместе, а они шарахаются друг от друга. Блестящий экипаж, — Мэй покачала головой. — Азикиве, может, вы найдёте себе занятие где-нибудь ещё? Вы мне и правда мешаете.
Вздохнув, Таонго начал собирать разбросанные по столу карты. Ещё три дня, сказал он себе — и вздохнул ещё тяжелее. Ещё три дня мучительного бездействия.
Карл наслаждался тишиной. В открытом космосе она ощущалась совсем по-другому: здесь не было ни шума механизмов, ни отдалённых, едва слышных голосов других людей. Только размеренный ритм его собственного пульса, отдающегося в ушах, — ритм полной пустоты. Наконец-то он мог ненадолго остаться один, наедине со своими мыслями.
Он чуть повернулся вокруг своей оси, поймав в поле зрения летящего следом Таонго, убедился, что тот не отстаёт, и включил реактивный модуль, наращивая скорость. Из сопла ранца вырвался шлейф отработанного топлива, рассеивавшегося в вакууме позади него крошечными, искрящимися в голубом свете звезды кристалликами. «Буревестник» остался в трёх километрах позади, но им ещё предстоял большой путь. Впереди, едва затенённый фильтрами скафандра, сиял RN-2974 — голубой гигант, заливавший пространство вокруг себя мертвенно-синим светом. На его фоне на спасателей надвигалась гигантская, полная иззубренных каменных зубов пасть астероидного поля. Где-то там, среди скал, дрейфовал «Светлячок». Карл гадал, что загнало корабль в каменную ловушку и как он при этом не разбился вдребезги.