Я был рад. Ивашка, снайпер, ученик мой — тоже. Только все боком вышло… нехорошо, в общем, получилось…
Генри приехала на своем любимом джипе. За последнее время она сильно изменилась. Выше стала ростом, волосы отросли подлиннее, загорела до черноты… красивше стала, уже на девушку похожа, а не на пацана-задохлика.
Надо было видеть ее, когда она смотрела на убитых… такое ощущение, что ей было невыносимо больно… я по глазам понял, научился, по лицу ее ничего не прочтешь, а глаза не врут.
Она сказала, эти люди спасли ее жизнь два года назад…
Я почувствовал себя таким виноватым, что готов был застрелиться на месте… хотя, я же не знал… и Генри сказала, что я все делал правильно…
Потом она спросила, есть ли пленные. Мы ей показали того парня. Он удирал от нас и попался в одну из наших ловушек. Капкан. Как на медведя. Никогда уже ходить нормально не будет, если живой вообще останется… а он был чуть живой… особенно после того, как мы пытались его разговорить…
В госпиталь его, велела Генри, залечите раны, на ногу — настоящий гипс. Лечите, как нашего. Не жалейте еды и лекарств.
Я кивнул.
А их похороните по всем правилам, как людей. С их вещами и оружием. Отвечаешь за это, Алекс.
Так точно…
Да, как за что отвечать, так Алекс… ну ладно уж. Я с этим никогда не спорил…
Хотя что-то не по душе мне был этот приказ. И не мне одному. Пришлось шугнуть нерадивого медика, который не спешил лечить пленного, и запрячь Ивашку с еще одним постовым копать могилы. Глубокие, как нашим.
Когда армейские штучки кончились, орать надоело, результата не наблюдалось, я применил прием Генри — просто объяснил людям, почему они это все делают. Мол, так и так, эти трое нашей Жанне Д'Арк жизнь спасли, а значит, и нам, получается. Что мы без Генри? А моральный долг свят…
Надо сказать, я сразу почувствовал, как разрядилась атмосфера. Желание меня пристрелить у людей тоже явно отпало. Ивашка с другом выкопали могилы, глубокие, как положено… а когда убитых закопали, даже поставили им по деревянному кресту. Медик, Андрюха, перестал мучить пленника и все-таки дал ему обезболивающее, с ним даже пайком кто-то поделился… короче, когда речь идет о Генри, наши отдадут последнюю рубашку, а надо будет, умрут за свою Жанну…
Жанна, Жанна, девочка гранитная стена. Неужели тебе и в самом деле никто не нужен? А я?..
Они говорили со мной. Я молчал. Они били меня. Я молчал. Они разворовывали вещи Пайк и Проныры. Я молчал. Я поклялся, что умру, не сказав ни слова. Я хотел умереть. Но видно не выйдет. Говорят, Бог Войны наказывает предателей… да, так много воевали, что завелся Бог Войны. Только я в него не верю. Я верю просто в Бога, и верю, что он все равно меня любит…
Странно… Теперь я просто истерзанный кусок мяса, а думаю о Боге. Не о чем больше. Вы все сожгли во мне. Пайк, Проныра… Бер… может быть, он еще живой, мы разбежались в разные стороны — кому повезет. Даже у волков лучше чем у нас. Они не спасаются в одиночку. Они не бросают своих…
Надпись на стене в нашем доме. Помню до сих пор: «Говорят, что даже зверь имеет жалость. У меня нет жалости, значит, я не зверь.» Все. Философия человечества в одной фразе, накарябанной на бетоне каким то уродом.
Убей меня, Господи!
Я видел, кто-то приехал на новеньком бронированном джипе. Да, как раз тогда об меня затушили последнюю сигарету… интересный способ измерить время…
Она стала выше, крепче, приобрела пару шрамов, загорела… но я ее узнал. Генри, кажется так… помню, как за ней, раненой, ухаживала Пайк, точно за своим дитем. Она была железная, наша Пайк, но когда видела ребенка, ее сердце превращалось в мягкий кисель… видно, вспоминала сына… теперь они вместе… мама, сын… Проныра… и много, много других…
Убей меня Господи! Я хочу к ним…
Но нет. Мне не дают так просто умереть. Жизнь за жизнь, да, Генри?
Сделали обезболивающее… замотали раны… сунули краюху свежего хлеба… а это что? настоящий коньяк?..
Я даже на ночлег не стал устраиваться (да не уснул бы все равно). Я нагло шел через лес по вражьей территории, не пригибаясь и не глядя под ноги. Застрелите? Плевать! На растяжку нарвусь? Плевать! Как сказал один великий, если человеку суждено умереть, он умрет.
У меня в душе клокотал вулкан. Не приведи Бог, кто попадется на пути…
Попался ведь. Какой-то мелкий бродяжка, видно, решил вздремнуть в лесу. Я на него наступил, не разберешь ведь — это куча мусора или человек. А когда он от боли взвизгнул, то получил от меня еще пару пинков по ребрам. Честно говоря, мне на душе легче стало. Как будто окатили ледяной водой. Думать начал немножко…