Понимала, почему его поддержал грамотный и талантливый начальник военного ведомства, хотя он и не коренной уроженец Лариусского королевства.
Могла понять и титулованного аристократа. Я хорошо знала его (впрочем, как и всех на этом Совете). Открытый искусству, он слыл самым преданным зрителем первого королевского театра, построенного в городе Табел, и частенько проводил антракт в компании моей сестры, обсуждая удивительную способность актеров вживаться в роль. Он как все присутствующие, не хотел, чтобы его судьбу и судьбы его друзей загубила война.
Основатель десяти школ, верный страж традиций и просто замечательный человек, у которого совсем недавно родилась очаровательная внучка тоже высказался против войны. «Война — это смерть, это слезы и боль».
Услышав достаточно, я хотела уходить, но тут зазвучал отрезвляющий голос Шампуса.
Шампус…
Отвращение к Шампусу так глубоко укоренилось во мне, что я не смогу непредвзято описать его. Он — это сущее зло, которое с каждым днем становится только сильнее. Он как нарыв, который отец, со своим безмерным доверием к людям, не желает замечать, а нарыв тем временем растет и созревает, забирая под свой контроль все новые уголки его сознания. Признаться, я до сих пор не понимаю, что связывает моего отца Дела эль Корсака — первого и единственного короля лариусских земель, родового аристократа и истинного мага земли, с темным, чье происхождение остается тайной и по сей день?
Как бы там ни было, а маг низкого происхождения вошел в Совет Судеб на равных правах с аристократами.
И сейчас темный, которому абсолютно плевать на жизни смертных, решал их судьбу…
Не желая идти на поводу у развращенного властью императора, Шампус открыто выразил свой протест. Он говорил о силе и свободе, которые связаны неразрывно. Король, который загубит свою армию, положит конец свободе и утратит доверие народа. И если сегодня мы отдадим свою армию императору, то уже завтра наша земля захлебнется кровью своих детей. Королевство будет ввергнуто в рабство.
Слова Шампуса вызвали взрыв всеобщего негодования и ненависти. Я вслушивалась в голоса, но разобрать что-либо в общем шуме было невозможно.
Неожиданно дверь распахнулась, и я нос к носу столкнулась с Шампусом. Его губы растянулись в крайне неприятной ухмылке.
«Подслушиваешь? — спросило это чудовище. — Я ожидал увидеть кого угодно, только не тебя». Шампус отвернулся, намереваясь уходить.
«Решил разрушить то, что отец создавал годами?» … — резкий звук моего голоса заставил темного обернуться.
Взгляд его стальных глаз будто молнией пронзил меня.
«Не разрушить. Сохранить», — ответил он.
Голос темного против всей правящей элиты! Однако, зная отца, я догадывалась, каким будет его решение! … Неужели война неизбежна?!»
Догорев, свеча погасла. Внутренний голос увещевал меня вернуть рукопись на место и идти спать, но я не стала его слушать. Не в этот раз.
Глава 29
— Ты сотни лет хранил тайну инфанты, чтобы вот так, в одночасье расстаться с ней?!
Шампус отложил инструмент и откинулся в кресле, устремив взор на Валтора. Непривычно было видеть лазара, долгие годы несущего этому миру смерть и угрозу, напуганным. Валтор дэ Глии сорвал с шеи амулет, стирая иллюзию живой кожи, и оттянул ворот, нервно дернув при этом головой. Парик и короткая, изобилующая дурацкими орнаментами куртка, приличествующая его новому статусу, порядком раздражала. Однако страшнее всего были мысли о том, что вскоре самая охраняемая тайна королевства перестанет быть тайной. Пресветлая угодит в ловушку и, повинуясь несокрушимой власти темного знания, безоговорочно вверит свою жизнь королю. Учитывая напряженные отношения монарха с Советом, а также факт очевидного геноцида «иных», который в далеком прошлом устроил Совет, существовать последнему осталось недолго. Сильный и опасный ум «иной», ее находчивость и коварство в паре с сокрушительной силой Шампуса сотрут Совет Судеб в порошок.
Боги храни Совет!
— Отмени все, — просил Валтор. — Откажись от этой идеи, пока пресветлая еще ничего не знает.
— Я уже разрушил северное крыло. И сделал это с одной единственной целью, — голос Шамнуса звучал очень уверенно.
Заметив, что Шампус вновь вернулся к работе, Валтор собрался было выйти на узкий балкон башни, но в самый последний момент передумал:
— Я одного понять не могу. Ты решил поднять прошлое из мрака. Так зачем было прятать дневник? Какой смысл гонять пресветлую по всем закоулкам замка?
В слабо освещенной комнате стоял довольно резкий запах, который всегда сопровождает работу с жильным кварцем. Закончив артефакт, Шампус поднес его к свету и внимательно осмотрел. Вещь нужная, если не сказать крайне необходимая. С того дня, как слетели развеивающие запах заклинания, пребывание даже в собственных покоях тяготило короля. Все попытки скрыть запахи за новой завесой терпели фиаско — нити заклинаний выгорали раньше, чем успевали сплестись в единую сеть.
— Отыскать дневник среди тысячи рукописей… В народе это называют чудом, — невесело усмехнулся Валтор.
— Чудес не бывает.
Шампус опустил артефакт на стол и активировал его. Несколько мгновений ничего не происходило, потом над кварцем стали подниматься первые крупицы и, по мере того как они светлели, воздух в комнате становился все чище. Шампус сделал глубокий вдох, прикрыв на мгновение глаза. Валтору было все равно, он сцепил за спиной руки и склонил голову, подвергая анализу слова короля. Чудес действительно не бывает. Однако, в библиотеке инфанты много древних книг, и когда пресветлой в руки попадут такие раритеты, как: «Аномалии магического универсума», или «Вершины мистического учения», или даже «Шелк и магические чернила», она не сможет устоять, и захочет удовлетворить свое болезненное любопытство. В этом случае дневник инфанты так и останется не найден…
— Все так и было бы, — сказал Шампус, словно подслушав мысли секретаря, — не будь она «иной».
— «Иной?..» Какое это имеет значение?
— Мне не совсем понятно это свойство их крови, но «иные» не только чувствуют друг друга, но и видят вещи, созданные друг другом.
Из деревянного короба Шампус достал пузатый сосуд, изготовленный из толстого стекла, и стал складывать в него крупные серовато-желтые зерна кварца. Смел крошку, более непригодную в работе, сложил инструмент, после чего заверил секретаря:
— Она отыщет дневник даже среди сотен тысяч рукописей, и не успокоится, пока не прочтет его весь…
Шампус вдруг дернул головой и остановил свой взгляд на стрелках часов. Его губы поплыли в улыбку.
— «Ключи» от тайны уже гремят в руках пресветлой… — прошептал он.
Чтобы осуществить задуманное следовало правильно выгадать время. Кульминационным моментом станут его финальные слова, которые должны не просто тронуть сердце пресветлой, но и обжечь, ослепить и заглушить голос разума, оставив его без малейшего шанса справиться с потоком чувств, призванных оказать большое влияние на ее эмоциональный фон, чтобы никоим образом не могла она воспрепятствовать воздействию заклинания. И чем сильнее она будет поражена услышанным, тем выше шансы «вселить» нужные мысли ей в голову.
И как однажды сказал Валтор, сидя в сырой темнице, месяц-другой и она будет «бесконечно в него влюблена».
Я метнулась за подсвечником, чтобы хоть немного осветить комнату, и едва не снесла диванный столик, неожиданно возникший на моем пути. Ваза со стола конечно же грохнулась. Примерно с таким звуком разбиваются надежды остаться без чужого внимания. Потирая ушибленное место, я поковыляла к кровати и упала навзничь, подмяв под себя дневник.
— Три, два, один…
Дверь распахнулась, и в комнату ввалились прислужницы.
— Чего вам? — сердито проворчала я.
— С вами все в порядке?
— Хотите знать в порядке ли я? — взорвалась я, подскакивая. — Да меня всю трясет от вашего внимания! Хватит врываться в мои покои. Хватит тревожить меня по пустякам.
— Прощу прощения, — ответила Олим весьма холодно. — Но ваша безопасность наш долг.