Потом Риддер. В геологоразведочной конторе рудника случайно узнал самое худшее. Разведчики собирались отправиться как раз туда, куда многие месяцы готовился двинуться он сам. Решил уничтожить готовые материалы и поджечь контору, да помешала старуха уборщица.
Надо было остановить или хотя бы задержать выезд геологической партии. Он долго искал пути для достижения этой цели. Наконец решил убить начальника партии геолога Тарасова. Подкараулил его ночью на одной из темных улочек Риддера. Наносил удар за ударом, и только голоса приближавшейся шумной компании заставили бросить жертву, не добив ее до конца…
В вырванной у Тарасова папке оказались все основные документы разведки, интересовавшей Макарова. Рыжий, к которому он прибежал прямо с места происшествия, сумел за несколько минут сфотографировать бумаги и планы, а папку приказал отнести обратно и бросить где-нибудь там под забором, в лужу или в сугроб…
Дальше была тайга. Он не мог, да и не хотел вспоминать все подробности того, как пробирался к заветной речке, но кое-что не могло забыться… Сначала решил идти один. Оставил собаку у Рыжего, благо тот сам собирался устроиться на работу где-то подальше от города бакенщиком на Иртыше или сторожем на лесосеке. Но пес Жук сорвался с привязи и догнал… Шел дальше вдвоем с собакой… Ограбил и пытался убить пьяного лесника… Очистил избушку пастухов-оленеводов… Следил за каждым шагом разведчиков, засыпал выработки, путал пробы, спугивал мальчишек-практикантов. Понемногу мыл золото, отыскивая богатые участки…
Так продолжалось почти полгода, пока его не свалило воспаление легких… Пришлось вылезать из своего таежного убежища и идти на поклон за помощью к тем же разведчикам.
Прикинулся заблудившимся. Выходили, вылечили, даже собрались отправить в город. Какое-то животное чутье подсказало Макарову, что ему не очень-то верят. Пожалуй, подозрительнее других относился к нему радист. Но, к счастью, испортился передатчик, и. он ничего не мог проверить… Макаров не выдержал и бежал.
А когда явился к Рыжему и выложил ему все, что произошло, тот рассказал, что к этому моменту под подозрение попал и их общий хозяин — бывший золотопромышленник, работающий проспектором в тресте «Алтай-золото». Рыжий посчитал за лучшее, не мешкая, уходить, решив, что Макаров, таежный волк, будет отличным попутчиком- А кроме того, раз он соглашается уходить за кордон, значит, у него есть золотишко, которое не худо бы прибрать к своим рукам.
Переходили границу с помощью местных контрабандистов-охотников. Затея сорвалась. Пограничники обнаружили нарушителей. Завязался бой, Рыжего ранили, а ему, Макарову, пришлось поднять руки… На допросах молчал или врал, прикидывался то охотником, то вольным старателем, называл себя вымышленной фамилией, пока не встретился с этим проклятым радистом.
Невольно вспомнил Кузьма, как неожиданность разоблачения едва не заставила его рассказать начистоту все и честно признаться, что борьба со столь ненавистной ему Советской властью порой самому начинает казаться бессмысленной.
Из вопросов следователя вовремя понял, что тому известно далеко не все… а Рыжий, может, сбежал, может, помер от ран либо, скорее всего, крепко-накрепко молчит… Конечно, чекисты, видимо, знали или угадывали почти весь его путь от Риддера до разведки и дальше, до государственной границы, — грабежи, покушения на убийства… Но ведь это были только попытки, и ему удалось представить свое дело как погоню за наживой, за золотом. Правда, в обвинительном заключении и приговоре вскользь говорилось, что он, Макаров, «является орудием в руках других людей». Но каких?.. «Это уж дело мое», — усмехался про себя Кузьма.
Бывало и раньше, что после пьяного угара, проснувшись с жестокой головной болью, он вдруг задумывался над своей поганой тревожной жизнью. Порой даже приходили мысли о возможности изменить эту жизнь, прекратить злобную борьбу с властью. Борьба эта в такие минуты казалась ему похожей на надоедливое жужжание мухи. Противно, но ничего не меняет.
Только подобные приступы философствования быстро проходили. На этот раз он впервые попал в условия полного одиночества. Днем и ночью любуйся на себя, как в зеркало… Лучше сказать — как в воду, в омут. Хочешь — поверху взглядывай, хочешь — в глубину ныряй… Теперь Макаров все дольше лежал с открытыми глазами или начинал метаться по камере, перебирая прожитое.