Около какой-то речушки остановились, чтобы подлить воды в радиатор. Пассажиры вылезли из кузова, и, разговорившись, Тарасов понял, что в их числе отец того самого Ванюшки, с которым он познакомился у скверика Семипалатинского вокзала. Но расспросить о том, как встретились и устроились семьи, не успел, да и не было желания рассказывать о себе.
Вечер застал путников в небольшом постоялом дворе. Большая, выметенная изба была пуста. Хозяева были рады редким в этих местах посетителям и обратились с традиционным вопросом:
— Может, вечеровать будете? Мы нынче бычка зарезали, мясо хорошее, с картошкой тушеное.
Шофер смолчал; строители переминались с ноги на ногу, видимо не решаясь разориться на такой ужин. Нашелся геолог.
— Давайте готовьте что есть на всю нашу компанию. Как-нибудь рассчитаемся.
Пассажирам осталось только согласиться. Разделись. Умылись, сели за стол, а когда разговорились, один из них осмелился:
— Вас не Михаил ли Федоровичем звать-то?
— А что? — откликнулся Тарасов.
— Батюшки! Как же я сразу не признал. Робята, так ведь это он. Ей-богу!
И, убедившись в своей правоте, уже скомандовал хозяйке:
— Все на стол мечи, что есть. Угощаю! Встреча-то какая, батюшки. А ты, хозяин, давай куды хочешь за четвертной, одним словом, чтобы мигом.
— Зачем это вы, — попытался успокоить разгорячившегося попутчика Тарасов.
— Не обижайте, сами знаете, да я с вами за жену да за ребятишек до гроба не рассчитаюсь.
Беседа затянулась надолго.
На следующий день машина въехала в Самарку. Здесь пришлось задержаться, побывать в гостях у новых знакомых. Уезжали с полной корзиной пирогов и другой снеди.
Отсюда их маршрут сворачивал с тракта и шел невысокими холмами снова к долине Иртыша.
Чахлая растительность — мелкие кустики да выгоревшая на солнце трава — делала пейзаж особенно суровым и безжизненным. Но последнее впечатление было поверхностным. Стоило приглядеться повнимательнее, и высохшая полустепь оживала. Дорогу пересекали следы то горного козла, то зайца, то волка. Вот суслик встал на своем холмике на задние лапки и внимательно проводил машину взглядом. Тонконогий киик неожиданно поднялся из кустарниковых зарослей и помчался в сторону. Потом встретился степной орел, сидевший в отдалении от дороги на груде камней. Медленно, как бы подчеркивая свое превосходство, он два или три раза взмахнул крыльями и резко взмыл в воздух, делая круг за кругом, будто раздумывая, стоит или не стоит нападать на непрошеных гостей.
Пологий склон одного из холмов, близких к дороге, особенно заинтересовал путников. Остановились, чтобы осмотреть россыпи камней, как вдруг между пучками травы замелькали несколько фигурок, напоминающих крупных индеек. Переваливаясь с ноги на ногу неуклюже, но очень быстро, они бежали, непрерывно петляя из стороны в сторону.
— Дрофы!
— Вот это обед!
— Тут, брат, и обед, и ужин. И жаркое, и котлеты, да как взять.
— Я поближе подъеду, а вы, Михаил Федорович, попробуйте прямо с крыла.
— Смотрите, да они с цыплятами.
Несколько больших птиц бежали, останавливались и снова принимались бежать, как бы приглашая за собой других, поменьше ростом.
— Ничего себе, цыплята. Килограмма по три весом!
— А, была не была! Попробую! — Тарасов, осторожно приоткрыв дверцу кабины, выскользнул на приступку и лег на крыло. Но, как ни старался шофер, ехать пришлось по целине, по кочкам, мелкому кустарнику.
Два или три выстрела прошли мимо цели. Тарасов не вытерпел и соскочил с крыла. Дрофы были совсем близко. Остановился, а в тот самый момент, когда собирался вскинуть ружье для выстрела, поскользнулся. Нескольких секунд оказалось достаточно, чтобы дичь скрылась.
Огорченный неудачной охотой Тарасов собирался вернуться к машине, но вдруг заметил одного из дрофят, прятавшегося за кустом. Видимо, вся стайка разбежалась в стороны поодиночке.
Вдвоем с шофером они бросились ловить желанную добычу и, пробегав не менее получаса, взяли дрофенка живым. Решили везти домой, в Усть-Каменогорск, чтобы показать детишкам. Но уже на следующий день убедились: затея обречена на провал. Дрофа отказывалась и пить, и есть, а встреченные на ночевке охотники вдоволь поиздевались над рассказом неудачников и разъяснили, что если изредка удается выкармливать дрофу вместе с домашней птицей, то только такую, которая вывелась из яйца, подложенного наседке, а не пойманную на воле.
Выяснилось, почему встреченные нашими путниками птицы не взлетали. Дрофы вообще предпочитают не летать, а бегать. Кроме того, у калбинских дроф нет копчиковой железы, и они не смазывают свои перья жиром; перья легко намокают, а при малейшем заморозке еще и смерзаются. Перед злополучной охотой прошел дождь. Птицы намокли. Понятно, что, не надеясь на крылья, они предпочитали бежать от преследователей.