На счастье, эти происшествия не вызвали человеческих жертв.
…Вечером Тарасов вернулся домой счастливым. Очередной обход разведок показал, что поиски дали отличный результат уже на нескольких участках рудника. Вместе с Польниковым они составили подробный доклад для треста. Неопровержимо доказывалось, что рудник сможет выполнить годовой план добычи золота, что есть перспективы для значительного улучшения работы в ближайшие же месяцы — конечно, при условии, если со стороны треста будет оказана помощь. Наконец, авторы доклада выражали уверенность, что о закрытии рудника не может быть и речи.
Теперь можно было написать подробное письмо домой, жене. До этого дня он посылал только коротенькие записки о том, что жив, здоров и очень много работы. Сейчас Тарасов не мог удержаться. Он делился пережитым, советовался и просил рассказать об успешных поисках потерянной руды тем из работников треста, кого ей удастся увидеть.
Прошло несколько дней, простудившийся геолог сидел в конторе, обрабатывая записи предыдущих дней, когда к нему вошел радист.
— Посмотрите, как же это так получается, Михаил Федорович? Мы здесь бьемся, а начальство… Эх! — выговорил он и протянул радиограмму.
В радиограмме на имя директора рудника сообщалось, что комиссия из Москвы готовится выехать в ближайшие недели. Ей поручено оформление консервации Кара-Кыза. Руководители треста требовали у Польникова и Тарасова прекратить самовольничать и ускорить подготовку документов и материалов к акту о ликвидации рудника. Объяснения причин такого категорического и срочного решения в радиограмме не было. О докладной записке, посланной геологом, даже не упоминалось. Затеряться она не могла. Очевидно, все сделанное коллективом за последние недели отрицается полностью. Радиограмма заканчивалась ссылкой на ранее данные указания и, как обычно, грозными предупреждениями.
— Не волнуйся, все равно наша возьмет, — стараясь сохранить внешнее спокойствие, ответил Тарасов. — Неси Ивану Васильевичу.
Радист ушел, а Тарасов заметался по комнате.
«Распоряжение противоречит здравому смыслу, — думал он. — Но, быть может, записка еще не получена, а ежедневные сводки о добыче золота на руднике не привлекли внимания? Рост добычи могли счесть случайностью, как одно время полагал даже главный инженер рудника… Или неведомая подлая душа скрывает от трестовского начальства изменение к лучшему дел на Кара-Кызе?»
Через несколько минут Польников пригласил Тарасова к себе в кабинет и протянул радиограмму.
— Погляди, что там надумали…
— Уже читал.
— Предупреждение — шах, можно сказать, — горько усмехнулся Польников и тут же, вскочив, с силой ударил кулаком по столу. — А вот мата не будет, Михаил Федорович, не будет…
— Но неужели они не получили нашей записки?!
— Не придумывай. Доклад наш давно у начальства.
— Тогда я совершенно отказываюсь понимать.
— Обычная история — бюрократическая, одни получили, другие сделали вид, что не читали, третьи не доложили, а четвертым о таких делах и знать не положено… Думаю, что в тресте сильны людишки, кровно заинтересованные в ликвидации золотых рудников Алтая.
— Что же будем делать, Иван Васильевич?
— Пришло время все рассказать нашему рудничному народу — горнякам. На атаку надо отвечать контратакой. Оружие у нас теперь есть. Сейчас соберутся товарищи, не уходи.
Польников занялся бумагами, а Тарасов приник к окну.
Хмурое осеннее утро казалось особенно неприветливым. Рыхлый туман окутывал поселок. Очертания домов и окружающие холмы выступали в нем близкими расплывающимися контурами.
Гряды холмов, поднимавшихся ступеньками, окрашенные каменистыми осыпями в рыжеватые тона, закрывали горизонт. Лишь в нескольких местах их ровные контуры разнообразили скальные обнажения, в которых угадывались выходы на поверхность кварцевых жил или других устойчивых горных пород. Правда, в этих местах кварцевые жилы часто содержат золото, и потому их пересекают яркие полосы разведочных канав — характерный признак пейзажа любого горнопромышленного района.
Холмы скрывали все, что было за ними, но с высоты, наверное, можно было бы увидеть, как холмы смыкаются с предгорьями Калбинского хребта, островерхими вершинами, круто спускающимися к долине Иртыша. Туман, обычный здесь по утрам, заволакивал окружающее, появлялся своеобразный зрительный эффект: даже очень далекие предметы казались ближе; резко сокращался кругозор.