Тарасов сел на свое место.
Люди продолжали молчать. Думали, уставившись глазами в струганый, некрашеный еды на тарелках, к которым никто не притрагивался.
Сколько длилось это состояние трудно… Но вот поднялся один из стариков — высоки! плечистый горняк с большой седой бородой.
— Строго ты сказал, да не к тому теперь речь… Верно. Если хотим, чтобы жил наш рудник, слова не выручка… Помнишь небось, Михайло Федорович, где вас с Корчмарем нашим в забое отладкой прижало?
— Помню, — полушепотом ответил Тарасов.
— Так вот, тот завал, что вас троих тогда не пустил кверху подняться, — крепнущим голосом продолжал бородатый, — я сам подваливал. Давно дело было. Там, чуть повыше, хороший забой открылся, еще при хозяине. С видимым золотом. Спрятал я его тогда… Может, теперь сгодится.
— А где же ты раньше был, кулачина, — буркнул кто-то из соседей, — чай, и наша артель ковырялась с хлеба на воду.
— Не ругайся зря. То-то у тебя на черный день узелка никогда не было.
— Это, конечно, так.
— То-то.
Начинавшийся было спор перебил другой участии! вечера:
— Не всем наши места по сердцу. Лес далеко, реки рядом нету, ветра многовато; зимой мороз, летом зной. Только для меня, да верняком для всех нас здесь, это дом родной… Отец здесь разведку вел. По старым чудским ямам работать начинал; первые шахты копал, избу вылепил. Крепкая. И сейчас стоит. Сам я сколько раз уходил, а все равно возвращался. Вместе с ней вот во всех хозяйских дырках под землей породу ворочал… Плохое видел. Было и хорошее. Детей вырастили… Одним словом, не пойду я отсюда. Поздно мне уже места в жизни менять. В сторожа тоже при мертвых шахтах не согласен. А чтобы крепче мое слово было, бери-ка, гость, бумагу. Пиши. У меня грамоты маловато, но подписать сумею. Ну пиши.
Подождав, пока Тарасов достал блокнот, говоривший продолжил:
— Вот так, от Георгиевской дороги вправо, сажен, верно, за сто от динамитки, не больше, на полусклоне пеньки стоят. Неважнецкая там роща была, а рядом с пеньками две могилы. Их у нас каждый знает. На одной крест покосившийся, а на другой камней кучка. Вот под тем крестом отец мой от самого хозяина свою разведку схоронил. Самому мне об этом только на одре сказал, кусок руды с золотом отдал, а открывать не велел до самой крайности.
— А у тебя, выходит, жила слаба оказалась, — раздалась чья-то реплика.
— Брешешь! Неужто же не понял, что вот она и есть. Пришла крайность эта самая. Куда уж дальше-то. Сам людей поведу. Хотите завтра, а нет, так хотя бы и сейчас.
Это выступление оказалось решающим. Точно бурный поток прорвался через плотину! Один за другим поднимались старики.
— Был у меня на шахте «Параллельной» один уголок. Неплохо работался, и жила живая. Не потеряна. Закрыл я тот забой, как хозяйские собаки подозревать начали. Забой добрый. Только вода там сейчас. Если не затопило еще, так вот-вот затопит.
— На этой, «Параллельной» то есть, и я кое-что покажу, если откачать, — поддержал еще один из присутствующих. — Как насосы сняли, так я было волком завыл. На втором этаже в квершлаге разведочный штрек начатый. Втроем мы его били, по заказу. Платили нам не сдельно, а за урок. Пока жиленка так себе шла, мы показывали, а как доброе золото явилось, так враз завалили. В последнюю пробу сухого кварца насыпали. Тем и обошлось. Убило моих напарников. Оба полегли, как с бандитами воевали.
Тарасов еле успевал записывать…
— Забоев у меня нету. Не прятал, — размерно, трудно заговорил очередной выступающий, — а вот мы тут со старухой перемигнулись. Завтра в кассу что есть принесем. Для плана сгодится.
— Правду сказал мой-то. Принесем. Видно, чернее дня ждать нечего. Только что же это остальные-то бабоньки помалкивают. Неужели есть хотя бы одна настоящая горняцкая семья, всю дорогу на золоте чтобы проработали и не нашлось хотя грамм сто или пусть пятьдесят. А пока это засчитают, старики добрые забои наладят. Если в кассе план будет лежать, нечто рудник закроют… — говорила та самая женщина, которую не хотели пускать на собрание.
Давно нарушился ход вечера; присутствующие сгрудились к краю стола. Кое-кто ушел под шумок, но не менее половины приглашенных остались и горячо обсуждали способы, которые помогут быстро выправить дела рудника.
Назавтра и в последующие дни все новые и новые люди подходили к Польникову, Устинову, особенно к Тарасову; ловили их дома, в кабинете директора, просто на дороге, чтобы передать свои предложения, рассказать о заброшенных или спрятанных выработках, в которых следует немедленно начать работы. Среди них были те, кто промолчал на собрании стариков, ушел с него, не дождавшись своей очереди для выступления, побоялся тогда расстаться с каким-нибудь заветным секретом, а то и вовсе не приглашавшиеся на «стариковское вече».