Несколько дней Тарасов оттягивал встречу с главным инженером рудника. Но обстоятельства оказались сильнее желаний. Без указаний главного ни один механик не возьмется за проведение такой работы, как деконсервация шахты. Правда, могут быть чрезвычайные условия… Но здесь их не было или еще не было, особенно пока не испробована последняя возможность. Кроме того, Корчмарев неплохой специалист по оборудованию и при желании может дать ценные советы.?!
Особенно манила шахта «Параллельная». На собрании стариков во всеуслышание было сказано, что уже через два-три дня после откачки они смогут начать давать богатую руду из спрятанных в этой шахте, скрытых от бывших хозяев участков; а тем временем можно продолжить разведку и попытаться обнаружить потерянные крылья других жил.
Раньше чем постучаться к Корчмареву, Тарасов постоял напротив окон его дома. Не хотелось, чтобы разговор состоялся в присутствии лишних свидетелей. Только убедившись, что посторонних нет, он толкнул дверь.
Корчмарев встретил его относительно приветливо, особенно когда убедился, что Тарасов один, без сопровождающих. Пригласил раздеться и провел^в рабочую комнату, большую часть которой занимал стол, заваленный какими-то книгами, — записями, чертежами. Заговорил первым.
— Как бы я вам, и вам лично и Польникову, ни сочувствовал, поймите, не могу ввязываться. Но вот уже не первый день сижу над работой, готовлю статью в журнал о некоторых опытах, практически проведенных на здешней фабрике, и не получается.
— Почему же? — дружелюбно спросил Тарасов.
— Сосредоточиться не могу. На душе буря!
— Зря. Вы, как я слышал, человек больной. Быть может, и правда было бы лучше поехать куда-нибудь подлечиться, тем более что текущие дела рудника сейчас вас не должны были бы особенно волновать. Во всяком случае, официально ответственности за все происходящее вы не несете.
— Нет. Не знаю. Пожалуй, мы оба очень зря сюда приехали. Вы — потому, что по молодости и горячности ввязались в эту драку, а я — потому, что не горняк. Рассчитывал, что налажу образцовую фабрику, а на шахтных работах думал иметь хорошего заведующего горными работами.
— Но ведь главный инженер треста тоже не горняк, а один из наиболее известных в стране металлургов золотой промышленности.
— Сравнили. У него опыт. Он в сто раз хитрее и умнее меня. При любых обстоятельствах выйдет сухим из воды и с начальством не поссорится.
Тарасов ответил, уже сбившись с тона:
— Боюсь, что на вас он очень серьезно обидится, если узнает о такой точке зрения, и хорошо, если обида не будет высказана вслух.
Корчмарев сделал вид, что не слышал реплики, и продолжал говорить как бы для себя:
— Вот и вас я понимаю только наполовину. Конечно, вы чувствуете себя героем — геолог, сумевший нащупать причины катастрофы рудника и, мало — этого, на практике проверивший свои теоретические построения. Это здорово… Но зачем все остальное? Зачем вам лично понадобилась комедия с выпивкой у Устинова в бараке.
Если бы Тарасов не понимал, что открытое излияние чувств может сорвать намеченные переговоры, и если бы не дал себе слова выдержать, попробовать понять, чем дышит Корчмарев, то дело уже в этот момент кончилось бы плохо. Но он стерпел и слушал дальше:
— Мне известно, что уже сработали борзописцы. Доложено, что якобы вы и Польников упились до полусмерти в гостях у старателей, безобразничали, поносили Руководство треста и так далее. Не пойму… Ведь у вас же семья! Ну хотя бы меня позвали, болтовня была бы поменьше.
— Вы же больны.
— А сегодня, что же я, по-вашему, выздоровел? Пришли уговаривать меня целиком перейти на вашу сторону. Наверное, скажете, что мое поведение недостойно коммуниста, и будете разъяснять, как необходимо сейчас собственной властью отменять решения треста или еще хлеще — деконсервировать шахты…
— И да и нет.
— Что да и что нет?
— Не собирался и не собираюсь уговаривать переходить на какую-либо сторону. Если интересует мое личное мнение, пожалуйста. Считаю, что представление с болезнью действительно является затянувшейся комедией, понятной любому ребенку на руднике, да еще и не слишком достойной для ее главного действующего лица. Больше того, не могу поверить, что у вас при всем происходящем может быть спокойной совесть; думать же, что она нечиста, не имею оснований. Да, пожалуй, в противном случае я сюда и не пошел бы.
— А если я вам сейчас покажу на дверь?
— Не уйду. Вы оскорбили ни в чем не виновных стариков, хотя и сказали то, что думали; я ответил вам тем же — сказал то, что думаю.