Мы все младенцы этого мира, своих родителей, изначально чистые и невинные.
Отчего-то эти слова прожигают в голове ненавистью, ко всему происходящему.
— Что ты творишь, дура? — Джудит уже визжит. Я загубила отличную дозу, пока, вскочив с места и быстро добравшись до своего шприца, в припадке пыталась растоптать тот ногой.
Все видится мне будто со стороны. Почему меня сорвало? Я не могу найти ответа, и это бесит меня все сильнее, пока я, под крики постояльцев Приюта не выбегаю на улицу. Стремительно, словно за мной гонится чудовище. Прямо под ненавистный мне дождь. Шлепаю драными кедами по мокрому асфальту, разбрызгивая в стороны лужи и пугая редких прохожих с зонтами.
Я рыдаю в голос, кричу и толкаюсь. Безмерно, хочу выпрыгнуть из собственного тела. Оторваться от оболочки. Вместе с видением белой надгробной плиты Брэдли, вместе с мучающими меня вот уже несколько лет воспоминаниями. Уйти от той разрывающей боли, что так неожиданно вскрыла меня ножом.
Спотыкаюсь, падаю посреди тротуара, расставив руки в разные стороны и воплю. Меня накрывает отвращение к себе самой и миру вокруг.
В истерике не замечаю подбежавшего мужчину, осознаю его присутствие только тогда, когда руки пытаются меня поднять.
— Помоги мне, — слова сливаются в сплошные надрывные стенания. — Помоги!
Пальцы впиваются в куртку мужчины и сжимают её в кулаках.
Натан не говорит, что «все хорошо», не успокаивает, а просто дает держаться за него. И тащит в машину.
Акт 4. То, о чем мы жалеем
Меня все еще мелко трясет, а глаза горят недавними слезами. Предвестники боли, ноющие о новой дозе и мозг, желающий забыться, донимают меня мыслями о глупости, которую я умудрилась совершить. Секундная слабость, саднящая в сердце боль от увиденного вновь имени, вывели меня из себя, заставили вырваться из сильного оцепления зоны комфорта. Теперь же, когда шлюз чувств прикрылся и мир снова сер, я ненавижу себя за все это. Мне не нравиться сидеть закутанной в одно большое полотенце, раздражает мокрая одежда, липнущая к телу, а острые тычки ненависти, заставляют хотеть придушить Натана.
Какого черта он вообще там был? Зачем остался? Неужели ждал меня?
Как можно было так поступить с Джудит? Она, наверное, обижена за раздавленную моей пяткой дозу. Меня передергивает от этого воспоминания. А желанное было так близко.
И все же почему так произошло?
В поле зрения ткнулась зеленая чашка с будто мраморными разводами.
— Чай, крепкий и сладкий.
Я игнорирую его, не шевелюсь и старюсь вовсе не смотреть на кружку.
— Эйприл, это поможет, — доктор настаивает.
— Спасибо, но мне пора, — совсем тихо получается сказать.
Я встаю с табурета, ощущая холод в ступнях, горблюсь и быстро направляюсь к выходу, через его чистую, словно операционный зал гостиную. Правда. Здесь минимум мебели, все вылизано, ни одной крошки или кинутой вещи. Простой бежевый диван, два заурядных кресла, с напольным торшером между ними и стол с небольшим ковром под ним. Все такое…отвратительно бежевое. А в тех мрачных оттенках, что давят на мой мозг, вследствие неудавшейся дозы, заставляет испытывать тошноту.
Я шлепаю по его деревянному полу мокрыми носками и стараюсь уйти отсюда скорее. Чужие дома — мука для моего эгоизма. Только в один дом я готова возвращаться каждый день.
Такие же гулкие шаги я слышу за спиной. Брат моего друга безмолвно следует за мной. И я на долю секунды выдыхаю в облегчении, все же решил отпустить. Сейчас он просто закроет за мной дверь, и я буду молиться, чтобы наши пути больше никогда не пересекались.
Понимаю, что кипельно-белое полотенце все еще на мне и стягиваю его.
— Твое, — разворачиваюсь, протягиваю ему махровый островок теплоты.
Он тяжело на меня смотрит, и только теперь я вижу, что глаза его такого же цвета, как у Брэдли. Коньяк. Этот факт заставляет меня поджать губу. Я помню, как они умеют искриться весельем.
— Что? Я же сказала спасибо. Теперь мне нужно идти.
— Кто ждет тебя дома?
Отвожу взгляд, готовая уже пуститься от этого человека подальше. Его идиотские вопросы меня доканают в один момент.
— Тебе какая разница?
— Кто?
— Я пошла, — грубо кидаю ему и резко разворачиваюсь, уже не в первый раз за полчаса костеря себя за ту истерику.
Мое запястье хватают и сжимают до боли.
— Кто?
Возмущенно сдвигаю брови.
— Никто, — громко говорю ему в лицо. — Какого черта тебе надо?!
— А соседи?
— Что за идио…ай! Хватит! — мне уже не на шутку больно. Он держит меня так, словно хочет сломать руку.
— Повторяю, что с соседями?
Огрызки паники прямиком впиваются в меня и заставляют начать вырываться, используя весь тот вес, что у меня есть.
Мало.
— Отвянь, козел! Ай! Прекрати! — из глаз брызнули слезы. — Да срать мне на них, равно как и им на меня!
— Значит, никто не заметит?
Замираю и непонимающе пялюсь на него. Я едва набираю в грудь воздуха, чтобы задать простой и логичный вопрос, как Натан резко дергает меня на себя и крепко обхватывает, заключая в кольцо рук и не давая возможности пошевелиться. А затем тащит куда-то.
Недовольные и злобные бурчания вместе с попытками вырваться из цепких лап сбрендившего доктора быстро перерастают в крики и бесполезные истеричные дергания. Понятия не имею, что у него на уме, куда он меня ведет и что будет со мной дальше. Мокрая и грязная челка упавшая мне на глаза мешает видеть, и мир вокруг уже кажется какой-то черной клеткой. Ноги позорно скользят по полу, и никак не удается уцепиться хоть за что-то. Мужчина на удивление нем. Единственное, что я слышу это его немного сбивчивое дыхание над самым ухом.
— Уф, — сдавленно вырывается у него, когда я все-таки попадаю пяткой по лодыжке, и хватка немного ослабевает.
Обычно, я упускаю всяческие возможности, но не сейчас. Я вырываюсь и мчусь навстречу красивой дубовой двери с витражным стеклом, которое больше напоминает мне разбитые бутылки, нежели нечто декаротивно-прекрасное. Сердце рвется из груди, будто это не шанс к свободе, а лотерейный билет на миллион долларов.
— Эйприл! — грозно раздается позади.
Не успеваю убежать. Кончики пальцев только задевают металлическую ручку двери, как меня нагоняет спятивший Натан и вновь сжимает так, что воздух из легких просто выбивает.
— Пусти! Нет, не трогай меня, урод!
— Ты ведь опять туда пойдешь! — он так же кричит, утаскивая меня к лестнице на второй этаж.
Цепляюсь за перила лестницы, как кошка, взбирающаяся на дерево от собаки. И блажу не хуже.
— Пожалела уже, не так ли? — пыхтит он над ухом, хватая мои руки. — Думаешь, это было секундное помешательство? И теперь хочешь вмазаться, чтобы забыться?
— Ничего ты не знаешь, придурок! Тебе мозги обнесло. Пусти меня!
Наконец, он справляется со мной и тянет дальше вверх по светлым ступенькам.
— О, я знаю. Помню Брэдли.
— Пожалуйста, отпусти! Что ты хочешь со мной сделать?
— Ничего такого, о чем ты могла бы подумать.
Натан тянет меня дальше по коридору второго этажа. С такими же уродскими бежевыми стенами и светлым паркетом. Сил сопротивляться все меньше, но это не дает мне повода опускать руки. Мы подходим к двери и я, что есть сил, пихаю его спиной на дверь. Мы влетаем в небольшую комнату и валимся на пол. Руки его вновь разжимаются. Мне остается только подскочить и бежать. Опять не успеваю и проигрываю неравную схватку.
Меня грубо отталкивают вглубь комнаты, а затем дверь захлопывается прямо перед моим носом.
Крик отчаяния сотрясает не только саму меня, но и, кажется, стены вокруг. Деревянная сволочь стоит крепко, замок в ней хороший, а мое тощее тело столь слабо, что едва ли его потуги доставляют ей неудобство. Ногти и без того сломанные с еле стертым черным лаком скребут её серую поверхность, оставляя еле заметные следы.